Конечно, вы не раз видали Уездной барышни альбом, Что все подружки измарали С конца, с начала и кругом.
Лет сорок назад альбомы такого типа и с теми же «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня» можно было встретить - и не так уж редко - у наших современных девочек. Сейчас альбомы вывелись, их заменили тетрадки со стихами; часто в таких тетрадках записываются действительно прекрасные стихи Блока, Есенина, Заболоцкого, Мартынова, Смелякова, но ведь и то, над чем смеялся Пушкин, осталось! Остались сделанные «назло правописанью» записи стихов «без меры», они бывают «уменьшены, продолжены», как у Ольги Лариной!
Надо сказать, что, как бы мы ни смеялись вместе с Пушкиным над глупенькими провинциальными барышнями, мы в то же время должны быть им благодарны. Ведь их альбомы сохранили для нас бесценные сокровища: стихи Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Языкова и многих, многих великолепных поэтов. Сколько пушкинских стихов осталось в альбомах барышень из Тригорского! И сам Пушкин, вдоволь насмеявшись, все- таки признается:
В такой альбом, мои друзья, Признаться, рад писать и я, Уверен будучи душою, Что всякий мой усердный вздор Заслужит благосклонный взор...
Эти смешные, наивные, но искренние альбомы Пушкин предпочитает «разрозненным томам из библиотеки чертей» - великолепным альбомам петербургских дам, где оставили свои стихи и рисунки лучшие люди эпохи, но где нет искренности, все дышит фальшью; Пушкин с ненавистью пишет о них:
И дрожь, и злость меня берет, И шевелится эпиграмма Во глубине моей души, А мадригалы им пиши!
Мадригал - хвалебное, воспевающее кого-нибудь стихотворение. Пушкин не хочет обидеть Ленского: молодой поэт искренен, он «не мадригалы... пишет в альбоме Ольги...»
Его перо любовью дышит, Не хладно блещет остротой...
Мы совсем уже готовы после таких строк поверить любви Ленского, как вдруг одна строчка снова настораживает нас:
Так ты, Языков вдохновенный, В порывах сердца своего, Поешь, бог ведает, кого...
(Разрядка моя. - Н. Д.)
Значит, и Ольга - «бог ведает кто»?! Значит, она - вовсе не тот идеал, который видит в ней Ленский?!
Вот так, неназойливо, едва заметно Пушкин подсказывает читателю: не верь глубине любви Ленского, нет там глубины... Более того, он сам все время отвлекается от этой «картины счастливой любви»: начал рассказывать о Ленском и Ольге в строфах XXV-XXVII и тут же отвлекся воспоминаниями об альбомах (строфы XXVIII-
XXX), вернулся к Ленскому в строфе XXXI - и снова забыл о нем, вспомнил Языкова, элегии, которые тот пишет, вспомнил бурный литературный спор с «критиком строгим» - другом своим Кюхельбекером.
