Прочитаем «Онегина» вместе | страница 41



Из десяти строф, казалось бы, посвященных любви Ленского и Ольги, на самом деле о них говорится только в пяти, да и то с легкой насмешкой. Незаметно, но на­стойчиво Пушкин подготавливает читателя к тому, что произойдет с героями дальше: к крушению их любви, такой возвышенной, но такой непрочной.

Совсем иначе, подчеркнуто просто, невесело, хотя, как всегда, шутливо рассказывает Пушкин о своей дере­венской жизни и работе:

Но я плоды моих мечтаний И гармонических затей Читаю только старой няне, Подруге юности моей, Да после скучного обеда Ко мне забредшего соседа, Поймав нежданно за полу, Душу трагедией в углу, Или (но это кроме шуток), Тоской и рифмами томим, Бродя над озером моим, Пугаю стадо диких уток: Вняв пенью сладкозвучных строф, Они слетают с берегов.

Там, в Михайловском, и сейчас сидят на пологом бе­регу озера такие же утки, и так же слетают они с берегов, услышав голос человека...

Горько и трудно, одиноко живется Пушкину в ссыл­ке. Но он не любит и не хочет долго жаловаться на свою жизнь. Одна строфа - читателю-другу она откроет многое, а с равнодушным и незачем делиться. Поэто­му, не рассказывая больше о себе, Пушкин переходит к Онегину:

А что ж Онегин? Кстати, братья! Терпенья вашего прошу:

Его вседневные занятья Я вам подробно опишу.

Как только ни обращался Пушкин к читателям! «Друзья «Людмилы и Руслана», «милые друзья», «дру- ги», «читатель благородный», «достопочтенный мой чи­татель», «друзья мои», «милые мои»...

Когда Пушкин пишет о свете, его законах, его мо­рали, - он и читателя видит перед собой нелюбимого, и обращается к нему с иронией: «достопочтенный», «чи­татель благородный»... Там же, где он пишет всерьез, где открывает свое, глубокое и возвышенное, понимание жизни, там и читатели для него - друзья, милые, други и, наконец, братья! А в седьмой главе мы прочтем: «Ах, братцы, как я был доволен...»

Так «что ж Онегин»? Его «вседневные занятья» очень напоминают жизнь самого поэта в Михайловском: Пуш­кин тоже вставал летом рано, «отправлялся налегке к бе­гущей под горой реке», переплывал ее, потом завтракал... Пушкин подшучивает над Онегиным:

Певцу Гюльнары подражая, Сей Геллеспонт переплывал...

Известно, что Байрон (в его поэме «Корсар» герои­ню зовут Гюльнара), несмотря на свою хромоту, отлич­но плавал и даже переплыл один раз Дарданельский про­лив, который в древности называли Геллеспонтом. Ко­нечно, небольшая русская речка возле поместья Онегина не Геллеспонт, но она - похожа на Сороть, которую пе­реплывал по утрам Пушкин.