— Расчет взял? — изумился Писцов.
— Не взял: через других он оформился. Разве мыслимо самому? Не полагается делать огрехов по линии трудовой дисциплины. Все вышло непредвиденно. В обеденный перерыв встретился у конторы РТС с Гришей Попко, инструктором райкома. Он мой сверстник. Деловой парень. Поздоровались мы. У него кислая улыбка. «Поздравь, — говорит, — посылают на укрепление колхоза. Председателем в «Красный пахарь». Решение пленума». Эту новость он мне не зря сказал, ведь «Красный пахарь» в нашем Новинском. До войны председателем этого колхоза был мой отец и неплохо вел хозяйство. Старики до сих пор добром поминают его.
— Он погиб? — спросил Писцов.
— Да. После него председатели менялись часто и спустили колхоз на самую последнюю строчку в таблице показателей. Я рассказывал об этом Попко. Мы, как члены избирательной комиссии, встречались много раз и даже сдружились. Он часто бывал в Новинском и знал, что там нельзя рассчитывать на встречу с хлебом и солью. Потому и был огорчен. «Трудно будет тебе», — посочувствовал я ему. А он и ухватись за это: «Так давай ко мне в помощники! Выведем колхоз на ту высоту, на которой он был при твоем отце!» Не так меня тронул его намек на отца, как обрадовался я тому, что можно будет постоянно видеться с Дорой. Но радости не высказываю, наоборот, для приличия притормозил: «Не отпустят с работы». А он мне: «Давай согласье — отхлопочу. В колхоз не таким специалистам, как ты, а инженерам и академикам беспрепятственно...» Так я и очутился в Новинском.
Они вышли к широкому оврагу, пересекавшему бор. Крутые склоны плотно обросли мохнатым лиственным мелколесьем. Оно под открытым небом веселило глаз своей буйной зеленью. Над оврагом, на другой стороне, стеной вздыбились строевые сосны, и в кроне одной из них будто застряло солнце. Саша первый начал спускаться в овраг по кочковато вытоптанной, скользкой тропинке. Писцов боком продвигался вслед за ним и с непривычки панически хватался за ветки кустов и стебли бурьяна. На дне оврага через ручей были перекинуты четыре жердочки. Между островками, заросшими мечевидной осокой и травами, что чуть отпахивают псиной, тонкими струйками текла по намывному песку студеная вода. Пара куликов со свистом взлетела, когда Саша вышел из-за куста к жердяному мосточку.
— Спугнул «тбилисцев», — ребячьи весело сообщил он подоспевшему Писцову.
— Каких «тбилисцев»? — недоуменно взглянул на него Писцов.
— А слышите... кулики? Это я их называю «тбилисцами». Их много под нашим селом на Яхрусте. Спадет половодье да кончится сплав — они как раз прилетают в эту пору. Придешь за водой — вот они гоняются вдоль реки друг за дружкой. Крикнешь им: «Откуда вы, друзья?» А они: «Из Тбилиси, из Тбилиси, из Тбилиси!..» — «Как дела с гнездом?» — «Завилися, завилися, завилися!..»
