Внезапно возле них упала шишка, и вверху послышались звуки: «Цок, цок»... Оба остановились и задрали головы: метрах в шести над собой увидели белку на сучке сосны. Сучок был тонок. Белка сидела, предельно подобравшись и накрывшись пышным хвостом. Заметны были лишь черные чечевички глаз да темные кисточки на кончиках ушей.
— Нарочно сбросила, — пояснил Саша. — Нас подразнить.
Он прицелился в белку из пальца и звучно щелкнул языком. Белка лишь передернула хвостом и ни с места.
Саша рассмеялся:
— Не боится, поцыкуха-погрибуха. Не то что зимой, когда дорожит шубой...
Они с минуту любовались на шуструю проказницу, затем опять пошли своей тропой. Писцов улыбался: хандра и неприязнь уж схлынули совсем. Саша тоже ободрился, вдруг обернулся и свойски притронулся к рукаву Писцова.
— А знаете, — возбужденно кивнул туда, где осталась белка, — она напомнила мне, как лет уж пять тому у меня чуть было не стряслась авария с женитьбой. Рассказать вам?
— Расскажите, — согласно подхватил Писцов в предчувствии того главного, чего он не добился от механика при официальной беседе с ним. Саша свернул с тропы и зашагал рядом с Писцовым.
— С Дорой я познакомился месяца за два до женитьбы, — начал он. — Я работал тогда в МТС ремонтником, а числился трактористом широкого профиля. Меня всегда тянуло к машинам. Еще мальчишкой, бывало, как заслышу мотор — пулей из избы на улицу. Уж до школьной поры знал тракторы всех типов. А о грузовиках да о легковушках одно скажу: на которых не довелось ездить наяву, так во сне на них катался. Так что до поступления на курсы трактористов я уж по части техники кое в чем разбирался.
Саша так увлекся рассказом, что не замечал, как задевал Писцова локтем, когда приходилось отстраняться от теснившихся к тропе стволов.
— И в армии мне повезло: попал в бронетанковую часть, дорвался до самых мощных моторов. После службы подался в МТС. Сказать по чести — за меня там прямо ухватились. Приступил к делу. Работал с искрой, можно сказать, жал на все педали. Начали меня отмечать: благодарность, премиальные, фотографию в самый центр доски Почета. На собраниях ставили в пример другим. В общежитии да и в мастерской замечал: кое-кто из товарищей косился на меня. Я хоть не хуже других заправлен горючим, но считаю за позор перекидываться оплеухами. У меня на агрессоров своя тактика: покорять добром. Я действовал так: догляжу, кто безнадежно забуксует на сложной детали, задержусь мимоходом, вроде ненароком, включусь помогать. Свое брошу, а уж застрявшего выручу. Тем и доказал, что я не рвач. С ребятами у меня наладился полный контакт. Для них я так и оставался накоротке — Сашей, а директор с инженером называли меня Александр Гаврилыч. Бывало, вызовут к себе и интересуются моим мнением: «Как, Александр Гаврилович, уложимся ли с ремонтом в такие сжатые сроки?» И в руки мне график. Помозгую я над графиком — и им без всякого хвастовства: «С нашей братвой можно еще недельку-другую сбросить...» — Он задорно пригладил пятерней черные волосы, но вдруг точно осекся и сконфуженно улыбнулся Писцову: — Впрочем, я уж не то... Начал про женитьбу, а повело на выхвалку...
