Я вышел на улицу и бродил по поселку до поздней ночи. Я думал о том, что жизнь для всех одна, а живут почему-то по-разному. Разве Жак похож на Васильича? Разве Жака заставишь возить с собой из города в город горсточку цветочных семян? Для чего они ему? Он скажет: «Попрошу...» И кто-нибудь такой же, как я, достанет ему из-под земли. А разве я похож на Виктора или на Риту? Ну, хорошо, Рита не в счет. Рита жила в Москве, у нее отец генерал. А Виктор? Рос в деревне, служил на флоте, пришел в мостопоезд... А сколько знает! Пожалуй, тысячу книг прочитал. «Ты, — говорит, — Гена, Хемингуэя «Старик и море» читал? А рассказы Бунина? А стихи Кедрина?.. А знаешь, кто такой Микеланджело?..»
— А в каком городе он, этот Микеланджело, живет?
— Больше четырехсот лет назад жил в Риме...
— Меня в то время не было, — отшучивался я, но в душе-то завидовал Виктору. Да что Виктор, даже Жора — и тот знает больше моего и часто спорит о какой-то своей «точке зрения». А у меня нет своей точки зрения и ничего другого нет.
Я сижу на обрывистом берегу реки, обхватив руками колени. Ночь теплая и тихая. В неподвижной речной глубине отразились небо и звезды. Звезды горят, как свечки, тоненьким синеватым пламенем, и кажется, что вот-вот это пламя оборвется, погаснет... Но звезды горят и горят. Рядом со мной шлепнулся большой жук. Я осторожно взял его и положил на ладонь. Жук забеспокоился, пошевелил жесткими крыльями и вдруг сорвался, улетел в ночь.
«Даже этот жук имеет свою точку зрения, — подумал я. — Ведь полетел же он куда-то...»
— Эй, на берегу! Кого здесь носит?
— Тебе-то что... Запретная зона тут, что ли?
— Пароль?
— Пошел к черту!
— Совершенно верно... Проходи.
И они звонко смеялись. Их двое, девушка и парень. Им, наверное, очень хорошо, весело, и у них, наверное, очень правильная точка зрения.
Жора получил новенький «ЗИЛ». Он залез в кабину, погладил ладонью баранку и подмигнул мне.
— Порядочек! Садись, хлопец, прокачу. С ветерком.
На участке шли последние приготовления к основным работам. Готовили плацдарм, как говорил Тараненко, для наступления по всему фронту.
Жора возил со станции цемент и камень для укрепления правого берега. Вечером он являлся в общежитие запыленный, как мукомол, доставал из тумбочки хлеб и колбасу, всухомятку ужинал и снова уходил.
Возвращался он обычно за полночь, по привычке стучал, роняя стулья, и мурлыкал песенку «Лучше нету того цвету...».
Но однажды Жора вернулся раньше обычного, долго искал выключатель, уронил табуретку, наконец включил свет и начал стягивать сапоги, напевая: «Сильва, ты меня не любишь. Сильва, ты меня погубишь..»
