Тон последних слов особенно не понравился профессору. Но что поделаешь — необходимо сдерживаться. Более того, даже любезно поддакнул, дескать, прошу, продолжайте.
Линчук после слов одобрения еще с большим жаром продолжал:
— Ведь вы сами учили меня: историк тот, кто в состоянии объективно оценить добротный, собранный по крупицам материал; история — это объективно представленная эмпирия. Так? Ведь это же ваши слова, Станислав Владимирович! Думаю, что и для Грушевского вы не должны делать исключения. Я уже не говорю об идеологической стороне вопроса. Для нас с вами не секрет, что есть в университете преподаватели, которые попросту не заметили ни воссоединения украинского народа, ни ужасов гитлеровской оккупации, ни поворота населения наших западных земель к новому, советскому строю. Зато они подхватывают любой вздор. Уже, видите ли, подготовлены списки подлежащих высылке в Сибирь, в которые включены и многие преподаватели нашего университета... Но вы, Станислав Владимирович? Что общего с этими демагогами имеете вы?
Профессор сделал нетерпеливый жест. Он готов был взорваться яростным гневом, но понимал: надо сдерживаться. Прижав большой палец правой руки к запястью левой, считал пульс. Сейчас главное — выдержка. Да, да, выдержка. Крик здесь ни к чему. Ведь он пригласил Линчука не для того, чтобы еще больше рассориться. Цель приглашения — найти компромисс или хотя бы путь к нему, достичь, пусть временного, примирения на кафедре.
Доцент глядел теперь не в пол, а прямо на своего бывшего учителя. Он не видел, как от волнения Жупанский вцепился в ножку кресла своими сухими, жесткими пальцами.
— Давайте попытаемся оценить деятельность этого ученого не только политической, но прежде всего академической меркой.
Жупанский почувствовал новый прилив злой иронии: «Ну, ну, мужлан, раскрой секреты своей академической мерки! В чем она заключается? Но не забывай, что ты не на собрании, где можно нести всякую ахинею». Вслух же сказал другое:
— Ну, видите, Николай Иванович, вы отчасти уже согласились со мной. — Станислав Владимирович расплылся в улыбке. — Тонкости политики, признаться, я не всегда понимаю, но что касается академической мерки, то тут...
Профессор развел руками, давая понять гостю, какая меж ними дистанция.
Линчук усилием воли подавил подымавшуюся в груди волну неприязни к профессору, улыбнулся, ощутив холодное спокойствие.
— Сторонникам и поклонникам Грушевского я всегда задаю один и тот же вопрос: какими доводами вы подтвердите его фундаментальный вклад в академическую науку?
