— Ну что ж, — проговорил Станислав Владимирович, победно взглянув на Линчука, — я могу повторить вам факты, которые вы найдете в любой энциклопедии, в любой статье об академике Грушевском. Начнем с колоссальной источниковедческой базы. Грушевский использовал новейшие для его времени данные археологии, этнографии, филологии. Он опубликовал обширный документальный материал, добытый в архивах многих стран. Он поистине ученый с мировым именем.
Жупанский замолчал, как бы прислушиваясь к собственным словам, только что произнесенным им. Эти слова ему нравились, он был готов их даже повторить. Но интересно, что скажет «оппонент».
— Станислав Владимирович! — начал медленно гость. — Я не оспариваю того факта, что Грушевский обладал удивительной работоспособностью, что ему помогала блестящая память. Но что нового внес Грушевский в историческую науку, в историческую теорию?
Профессор снисходительно улыбнулся.
— Отвечу, Николай Иванович, отвечу! Он одним из первых отбросил норманнскую теорию происхождения Руси, Русского государства и уже этим заслужил благосклонность всех восточнославянских народов. Согласны, Николай Иванович?
— Эти высокие слова справедливее было бы отнести к Ломоносову! Но допустим. Киевскую Русь Грушевский у норманистов отобрал, зато Москву отдал татарам, Азии... А Киевскую Русь вообще называл чисто украинским образованием.
Понимаю, некоторым нашим хуторянам льстит такая, с позволения сказать, гипотеза.
Но они не замечают дьявольского коварства уважаемого академика. Ведь по Грушевскому получается, что цивилизовали восточнославянские народы хазары. Вот вам и «новаторство»! Вместо государственности северных разбойников нам подсовывают культуру южных спекулянтов и работорговцев. Да это же чисто масонская уловка! А наши ученые умники подхватывают эти антипатриотические идейки, не зная по простоте душевной, кому служат! Но вы-то понимаете, какого троянского коня подсовывает нам Грушевский!
Станислав Владимирович угрюмо молчал. Он не ожидал, что Линчук коснется таких щекотливых сторон деятельности профессора. Дело в том, что и ему самому преклонение Грушевского перед культурой хазарского каганата казалось странным. Но он допускал, что Грушевский, как и другие крупные ученые-историки, мог в некоторых аспектах ошибаться. Карамзин и тот ошибался!
Между тем гость все больше и больше вдохновлялся. Он словно забыл, что находится в кабинете своего уважаемого учителя, чьи чувства всегда старался щадить.
