Вот и от самих настоятелей сегодня более всего требуется
самоотстранение, самоотвержение, осторожность, ненавязчивость, недоверие себе и
предоставление вести братий Самому Господу, Который ведает все и знает, что
именно потребно каждой отдельной душе. Настоятель лишь «подстраивается» под то,
что творит Господь, лишь оберегает и опекает дело, созидаемое Всеведущим
Игуменом, он сам не врач, а только санитар или «медбрат». В среде наших
наставников даже «самые мудрые» и «учительные» и те крайне немощны духом. Все
более и более мы нуждаемся в непосредственной Божией помощи, в недоверии самим
себе, в ненадеянии на свою «ревность», свою «мудрость», «свои силы». Это для
настоятеля! Тогда и братиям безопаснее являть послушание и самоотвержение перед
таким наставником, когда он сам не верит в себя!
Грустно почему-то
Иной «вожак стаи» сегодня так навредит бедным гусям… Смотрел
он, любовался высоким ясным небом, увидел как-то высоко-высоко летящий на юг
стройный караван диких своих сродников и все теперь ревнует их свободе, их
стройности, их смелому полету и красоте.
И вот сам уж рвется в высоту, настойчиво машет своими
короткими, зажиревшими крылышками, подпрыгивает на неуклюжих, плоских,
распластанных по земле лапках, много-много производит шуму – того и гляди
полетит… Увлеченный этими потугами, уже зовет широким, натруженным клювом своих
подопечных собратий, зовет ввысь, «на просторы неба» – то пронзительным,
звонким зазывом, то крякая, то покрикивая, корит их за медлительность, за
леность, за привязанность к загаженному птичьему двору, за порабощенность
чревом, «этой маммоной», которой так полюбилось здешнее, часто наполняющееся
«само собой» корыто с приятными крошками. Сам вожак, глядя на небо, похлопывая
крыльями по гладким бокам, нередко косится на хорошо знакомое корыто, и кряк
его тут сразу же выдает своим тоном, надорвавшейся ноткой некую неуверенность и
затаенные сомнения.
Гуси тонко все это чувствуют, но для солидарности со старшим
тоже машут по временам крыльями, с шумом подпрыгивают и делают довольно
правдоподобный вид, что вот-вот полетят, но вскоре теряют энтузиазм и плюхаются
тяжело в родную лужу. Между этими проявлениями устремленной ввысь ревности они
не забывают подкрепиться одной-другой съедобной (и даже вкусной) крошкой. Вожак
– герой, но, к сожалению, и он всего лишь домашний гусь, прочно прилепившийся к
земному, только возмечтавший о своих предках, странствовавших в дальние теплые
страны, высоко паривших в небесной лазури, с высоты полета отчужденно, бесстрастно
взиравших на прах земли, на эти лужи и дворы.
