«Мучение любви» – книга, написанная человеком, который
следовать этим путем решился. Точнее, не книга, а дневник, первоначально вряд
ли предназначавшийся для взора посторонних. Это не сборник поучений,
наставлений, советов, не руководство, как можно было бы охарактеризовать
прежние труды отца Лазаря. Здесь – желание поделиться со спутниками на дороге к
вечности тем, что хотя бы отчасти было понято, открылось на ней, поделиться в
том числе и собственными недоумениями и скорбями, не скрывая и не стыдясь их.
Вряд ли можно не согласиться с тем, что теплохладность –
самая тяжелая болезнь современного христианства, а живая вера – то, чего более
всего недостает каждому из нас. Мы, кажется, никак не можем заставить себя
встать перед Богом прямо, поняв, что нас не отделяет от Него ничего, кроме
наших грехов и нашего безразличия. Не можем заставить себя встать перед Богом и
твердо сказать себе непреложную истину о том, что другой цели, кроме Бога, у
нас нет и не может быть. И труднее всего бывает именно потому, что встать надо
в одиночку, рядом не оказывается чаще всего никого или же поднимаются такие же
немощные и малознающие люди, как мы.
Конечно, ни в коем случае не надо понимать слова об
«одиночестве» спасающегося, как мнение о том, что спасающихся вовсе нет и нет
никого, у кого можно было бы спросить совета и найти духовную поддержку.
Имеется в виду нечто иное. Известен монашеский «афоризм», гласящий: «Бог и душа
– это и есть монах». Однако то же самое относится в действительности и к любому
христианину. У иеромонаха Василия (Рослякова; † 1993) есть замечательное
стихотворение, переложение 38 псалма, а в нем такие слова:
Я немым оказался на людной земле,
Бессловесно смотрел на распятье добра,
И раздумья одни воцарились в душе,
И безумная скорбь одолела меня.
Запылало отчаяньем сердце мое,
Загорелися мысли незримым огнем,
И тогда в поднебесье я поднял лицо,
Говорить начиная другим языком:
Покажи мне, Владыка, кончину мою,
Приоткрой и число уготованных дней,
Может, я устрашусь оттого, что живу,
И ничто не осилит боязни моей.[3]
Это чувство, о котором так верно говорит отец Василий,–
«устрашиться оттого, что живешь», причем так, что «ничто не осилит» этой
«боязни», очень болезненно для сердца, но и по-настоящему спасительно. Оно
рождается от острого, благодатью Божией подаваемого сознания того, насколько
реально все, о чем мы в общем-то знаем, но от чего обычно наш разум как бы
«отталкивается»: жизнь, смерть, Последний суд и приговор на нем. Приходит
ощущение того, насколько все
