«Как моя? Мой Сеян?[32]» Все еще рычу на эту кость.
Стежок.
— Мы получили ее от одного из людей милорда Оксфорда[33].
— Получили что-нибудь сейчас? — Запах. Он бросил кость. — Что-нибудь подешевле?
— Ага. Вон тот желто-зеленый дублет, но на той неделе. Когда я его перекрою, его будет носить ухмыляющийся придворный. Так я сказал тогда Уиллу.
— Еще один Озрик? Что, нарядить как Оксфорда? Ты осмелился?
— Это Огастин[34] имел наглость играть его так, перед глазами его светлости.
— Я слышал. И его еще никто не убил?
— Кто-то из людей де Вера? Я думаю, его светлость понимает, что высмеивают не его.
— Вроде обезьяны, которая видит свое отражение в зеркале и издевается над ним, как над другим. — Как там в сатире, которую Харви[35] написал на Вера? Speculum?[36] Итак: с улыбающейся физией / Целует палец указательный, и храбро обнимает сверху донизу. Цветисто выражено, он передразнил:
— Ах, и тогда его светлость, выпустив ветры, поклонился королеве, которая после этого сказала ему: Милорд, я забыла пукнуть. — Бен покрутил шляпу на кончике пальца и усмехнулся. Как устрица 'безьянка малая легла привольно на его макушке. Английские гекзаметры, в длинном и в коротком. Варварская самодовольность в старом адском псе, искажающего смысл в угоду размеру; тем не менее он кусает. Если у бормочущей собаки еще есть зубы. Он сам? Писал бы сатиры: не тщеславие, но мешает красноречие:
Один милорд, судьбою награжден,
Был дурно знаменит;
Запомнили, как пукнул он,
Поэтому забыт.
Он водрузил шляпу на макушку лысой головы Фиггса, где она сидела как удрученная белая цапля. Ха.
— В этой развратной шляпе ты выглядишь как антихрист[37]. — Хорошая строчка, надо запомнить.
— Перья для нее оставил ангел. — Фигс снял шляпу и ласково погладил ее. Полно, моя баловница. Этот мужчина обидел тебя? — Она будет для Ерклеса[38], когда он захочет жениться.
— И Венеции? — спросил Бен, как будто от нечего делать.
Смалтер вздохнул.
— Из-за этого идет шумная свара. Пока есть свет, мы будем играть ее, даже на огарках[39]. Я ненавижу эту пьесу: сейчас она просто непристойная. Но некоторые — как мальчики, так и мужчины — шепчутся, что она проклята.
— Что, неужели они боятся ее?
— Ага. — Он укусил нитку. — Но она приносит серебро. Простой народ любит мораль и смерть, как они любят майское дерево[40]. И поскольку они не могут видеть большой свет, они сбегутся, чтобы поглазеть на его двойника.
— Кто будет играть задушенную Венецию?
— Большие хлопоты. Малыш Тимминс подает надежды, но еще совсем желторотый. Играет как свеча в сточной канаве, вверх и вниз.
