Оберон поднял руку.«Нет, останься. Я привязал тебя к луне и узел сделал из секрета женщин: она погибнет без тебя».
«Я подчиняюсь, — сказал дух. — Как сын Калдера — этот другой я — не может улететь».
«Ты взял костюм твой плотский у нее, взаймы: теперь теряешьправо».
«Что, это тело? Для артистической уборной. Слегка заношенное».
«И от меня, та роковая пряжа, тот солнечный моток; я должен потребовать его назад. Отдай обратно солнце».
Молчание. Потом: «Тот апельсин? Потрачен».
«На все двенадцать румбов?»
«На мальчика погибшего. Чтоб путь его из ада осветить».
«Мальчика? Они растут здесь густо, как крапива: полей росой того, кого ты выбрал, и насладись недолгим счастьем, но не дай завянуть. Умрет — бери другого».
«Я Питера по-прежнему люблю, — дух наклонил голову. — Ах, мой повелитель. Я как роса, что пала в кровь и с ней смешалась. Теперь пятно в душе. От смертного желанья. Надеюсь и печалюсь, непрестанно».
«Что, этот, мух добычей ставший? Невинный этот?»
«Сир, сомнений полон я».
Свечи опять сжались. Зал содрогнулся от грома. «Недобрый дух! Иди, люби и будь ты проклят.
Отлично знаешь,
В каких мученьях я тебя нашел»[321].
«Да, сир».
Снова и опять. Он страдал в сосне Сикораксы[322]; до этого Нимуэ[323] заключила его в боярышник, а еще раньше он мучался в рябине, ольхе, ясене и терновнике. В аду был дуб, гарпия рвала меня на части и гадила на голову. «О, Питер, ты слышишь этот рассказ? Ты видел, как листья истекают кровью? Они — мои голоса и мои глаза». И ни одного звука в темноте. Ни тепла, ни веса, ни его дуновения. Ни кровати. И всегда все то же рабство: быть заключенным в падали, порабощенным памятью и желанием.
«Я в иву заключен!» — крикнул Ариэль. Как сладко быть пленником тела, и как горько-сладко — духа.
«Остаться хочешь ты и горевать? И мумию создать для от любви томящейся печали? И памятью его владеть, как абрикосовый червяк?».
Молчание.
«Иль душу хочешь ты поймать его? болотный огнь мальчишки, эхо его эха?»
«Когда из плоти я и крови? Коль даже я умру...»
« Ты обязательно умрешь...»
«Нет у меня души. Я не могу последовать за ним».
«И тем не менее могу тебе я даровать свободу. И полное забвенье».
«А с Калдером что будет?»
Оберон сердито стукнул посохом.
— Мальчишкой? Пусть дьявол заберет его.
«Поставлен ты в тупик? Удар то грома. Ты упадешь».
Дух сложился вдвое, как от смеха или смертной боли.
— Скончалась королева, государь[324]. «Я предсказать берусь».
«И я: когда соединишься ты с ним, с его недолговечным прахом, пленит он дух твой, огонь и воздух. Освободившись от тебя, он сможет путешествие свершить
