— Кто ты?
Голос, не женский и не мужской, заговорил из ниоткуда.
Я и товарищи, мы слуги рока.
Как эта сталь не может ранить ветер
Или убить ударом смехотворным
Сходящуюся в тот же миг волну, —
Так ни одной пушинки с этих перьев
Не сбросить ей.[300]
И Калдер засмеялся. Вокруг их тела играл дух, легкий, как корабль в бурю: он там, где-то и нигде, неуничтожаемый. Огонь Елены. Они увидели ослепление в глазах чудовища — в каждом появились полночь; и увидели ступеньки воздушной лестницы — как будто дерево сгорело, по нему пробежала молния, от корней до кроны; тем не менее оно осталось зеленым.
— Я играл в этой пьесе в другом мире полтысячи лет назад; я увижу ее в начале звезд. Ее играли для Люцифера перед его падением.
Колени, пол. Хриплое дыхание и мутные глаза. Бледность начала распространяться на все лицо. Но:
— Я — я буду...
— Забыт. Ты рожден от падали, ты — недолго живущая позолоченная муха, известная только в твоем поколении. Жужжащая.
Пена на губах, пока он говорил.
— Напишите это... на камне... он...
И началась агония. Он опрокинулся, корчась, как детская перчатка в огне.
— По... по...
Дух глядел в ужасе. Даже он.
Глаза открылись, ничего не видя.
— Помогите, черви.
Внизу, в буфетной Оксфорда толстая Матушка Молчание держала двор. Настороженное бездействие: она пила меньше, чем притворялась, и говорила больше, чем слушала. Как жаль: дьявол владел хорошими погребами и держал слуг-мошенников. Как они разинули рты, как они хихикали, когда она бранилась по своей привычке: вы все глупцы, мошенники, трусливые зайцы. Это представление, ничем не хуже пьесы.
Потом застольная песенка и они зазвенели кастрюлями.
— Эй, в другой мир мы, парни, идем...[301]
Входит Вампир, наполненный черно-ледяной яростью.
— Вы, что, с ума посходили? Что вы о себе думаете?
— Ну, хозяин, мы думаем разбудить солнце, — сказал повар.
— Или отведать лунного света, — подхватил старший лакей.
— Все равно. Мне показалось, что его щека стала бледной.
— Ага, болезнь. Он умрет от любви.
— От незаконной любви, от сифилиса. Все равно.
Возмездие в кружевном воротнике обрушилось на Бена.
— Ты, язва. Пошла прочь.
— И почему? Здесь горит огонь, и моим бедным старым костям стало легче. И восемь девять, — считает на пальцах, — десять черных дьяволов ждут меня с пирогом из угря.
Он мог плутовать, как Уилл, и делал это, чтобы сохранить здесь Вампира, пока милорд превращается в ничто и миледи изменяется.
«Входит: Мальчик».
— Эй, хочешь узнать новую застольную песенку? Или услышать старую балладу? Есть одна; в ней осуждается кухня Плутона
