О сжальтесь над молящей той,
Что песни вам поет,
Пусть ваша милость добротой
Наполнит гордый рот.
О сохраните честь мою,
Оставьте девой, о!
Явите доброту свою
И жалость, божество!
Его милость обошел мальчика кругом, теребя свой член.
Калдер плакал и думал. Сейчас он должен начать говорить стихами, сочиненными Беном. И, тем не менее, ему уже помешали. Но, все-таки, действие пьесы должно пойти по-другому, иначе он умрет.
Съежившись под взглядом тирана, Калдер опустил голову и его тюремщик скрестил ее руки на ее детской груди.
— О, сияющий враг...
— Что здесь?
Она съежилась как заяц. Никакого убежища, кроме сорочки.
Он схватил ее запястье и сгибал руку до тех пор, пока она не захныкала.
— Нет...
— Я же сказал тебе молчать. Тебе за это заплатят. — И он обнажил ее груди. Нарумяненные соски.
Затрудненное дыхание. Он воскрес.
Радость. Вер развеял собственное заклинание; она может изменить мелодию. Задать тон.
— Милорд, я только что созрела. Не трогайте меня.
— Ты шлюха.
Я непорочна, ведь никто, не нюхал мой бутон.
Ничьим дыханьем, ничьим, цветок не осквернен.
— Лисица.
Он быстро схватил ее. Так близко. Она видела борозды на белом свинце, скрывавшем его лицо. На губе сифилис. Она едва не задохнулась от запаха циветты и смрада разложения. Он прижал своего вставшего из мертвых к ее бедру. Полностью насыщенный. Потирает вверх и вниз. Она не должна думать, как он делал это Питеру, связывал и щипал; она должна сдаться, чтобы победить. Он ущипнул ее соски. Ничего не делать: она вскрикнула. Дрожа от жажды, он поцеловал их. Крепко, до боли.
«Только бы не укусил. Благие боги».
Но, наконец, он освободил их. Его рот, ее грудь окрасились в алое, как от крови; потекли слюни. С ядом? Он почувствовал?
— Ведьма. — Он тяжело захрипел и содрогнулся. — Lupa[299]. — Он отомкнул шкатулку и откинул крышку. Связка алых веревок — «я видел отметки от них» — и нож.
«Не подействовало. Почему это не подействовало? Он мертв, тем не менее ходит».
Милорд взял нож, закрепил веревочную петлю на руке; наклонился. Калдер вздрогнул, но остался стоять. «Пьеса». Холодный нож у ее горла, сейчас от перережет голос, дыхание и все. «Пьеса». — Долой это. — И сталь разрезала лямки. Сорочка Венеции соскользнула с плечей Калдера, и упала рядом с его ногами.
Полная нагота.
Рука с ножом захлестнула шелковую веревку вокруг его горла; другая схватила его за интимные места...
И остановилась. Изумление, рука искала там, где не было ничего. Или чего-то. Наконец, испарина. Веревка освободила горло, трепещущий кинжал заскользил в руке. Шепот.
