Он — император похоти одной.
Уйдя от славы собственной и римской
На остров темный, он живет играя
В трагедиях с комическим лицом[281]…
Сеян. Его собственные слова: не пустая лесть или насмешка со стороны Калдера, но соглашение, договор. Его рука.
— Он наше чудище.
— Утоп в разврате[282]. — Его рука.
— Когда встреча?
— Через месяц.
— Так поздно?
— Он спросил звезды и нашел благоприятный день.
— В его доме в Хакни?
— Ага.
— Безрассудство. Я бы скорее подумал, что ему необходимо держать все в строжайшей тайне. Но милорд всегда добивается выполнения своей воли. Не может представить себе, что она окажется невыполненной. — Бен свернул листы бумаги. — Тебе сказали прийти одному? Без слуги?
— И чтобы никакой мужчина не сопровождал меня.
— Для отступления тебе необходима шпага. Если он закричит, тебя схватят его слуги.
— А вы напишите любовь как ссору.
— Как у собак. Ты жадно стремишься исключить любую случайность.
— Божье древо! Вооруженный буян, ощетинившийся, как раненый кабан, и выдыхающий кипящую в крови ненависть? Вам не дадут войти в дверь. — Шаг. Потом танцевальное па и хлопок в ладоши. — Вы будете моей сводней. Мамашей Молчание.
Удивление. Открылся рот: раскат хохота.
— Ты когда-нибудь видел носорога в нижней юбке? — Но он вспомнил гравюру, которую видел во Фландрии, когда маршировал там с пикой[283]: Безумная Грета[284] собирается ринуться в ад, чтобы разорить его. Огромная мегера, шагающая со шпагой в руке, на голове дуршлаг, превратившийся в морион[285], фартук полон добычи. Он купил копию для матери, но потерял ее во время отступления.
Они поговорили еще.
Потом Бен пошел в сторону города. К Бред-стрит[286]: он имел в виду хороший разговор и жирного каплуна; а потом к знакомой содержантке. Праздник, Троица. Он вдыхал честную вонь Лондона, пересекал его грязь. И когда остановился на Саутуаркском причале, обнаружил, что поет своим бомбардирским басом бессмысленные строки:
Том Носорог такое перенес
На что пантере не хватило духу.[287]
Лодочник Харон, многоездящий, остановился.
— На восток![288]
Хакни, Канун праздника Середины лета[289] 1604
Дверь за ними защелкнулась, слуга-Вампир повел мальчика-актера дальше внутрь. В кладовке, сейчас отпертой, стоял сундук; в раскрытом сундуке вещь, из льна, аккуратно сложенная, запятнанная: сорочка Венеции. Он тряхнул ее. Калдер, закрыв глаза, вдохнул ее запах и, ошеломленный, застыл. О, этот запах, запах Питера, запах его кровати. И его страха. И более слабые, смешанные с этим запахом, испарения других тел, неизгнанные привидения. Сколько мальчиков носило это, когда их приносили в жертву? Но, поверх всего, чудовищный запах циветты
