[188]. О храбрый Уилл. Он взвесил их, перевесил и взвесил опять: небесная твердь; Глобус. Яблоко в каждой руке. Одно из золота; другое зеленое и красновато-коричневое: подарок маленьких богов
[189].
«Я твоей веры», — на самом деле?
— Здесь? — прошептал он. (И когда это Бен шептал?)
Орацио кивнул и склонил подбородок, в притворном экстазе:
— Она знает. — Он встал на колено. (Бен не вставал на колено, ни перед кем. Он был жестоковыйным[190], небыстрым на подъем. И доводом была его вера.) — В моей комнате, где мы будем intimo[191]. — И повернувшись к боковому нефу, щелкнул языком. — Это Джиджио, он тупой.
Звон ключей у маленькой двери. Убежище от трансцендентности. Артистическая уборная: повсюду костюмы, короны, свечи, музыкальные инструменты. Все, кроме мечей. Рабочая комната. Бен сразу почувствовал себя, как дома.
— Собор святого Марка[192], — сказал Орацио, бурно жестикулируя; его экстаз уже прошел. — Я, конечно, не il maestro di cappella[193], а занимаюсь с мальчиками. Хочешь malvasia[194]?
Из шкафа он достал вино, стаканы и коробку с маленькими песочными печеньями.
— Тебе нравится наша Venexia?[195]
— Я не видел ее. Я искал тебя.
Сначала на рынке, где все новости: посреди слухов и суматохи. Чайки свистели, как Марстон и Деккер[196]. Гадили сатирами на толпу. Стая мелких демонов в ларьке торговки рыбой: потомство Вельзевула[197], подстилка жабы, чертенята на фунт. Их отгонял мавр в тюрбане, рывшийся среди лимонов; выбрав, он достал серебряную монету: луну за золото. Евреи о чем-то рассуждали в книжном ряду — о, Сирены — на смеси еврейского и испанского языков. Один, мальчик с черными локонами, стоял читая, что? Что-то захватывающее, его щека пылала. Куртизанки с обнаженной грудью кричали изо всех сил из верхнего окна, насмехаясь над Беном. «Liofante![198]Ser Naxon![199]Ti xe drio levarse?[200]» Одна кормила обезьянку на позолоченной привязи, давая той кусочки марципана из губ в губы. Ее сестра наклонилась, чтобы поласкать ее, и ущипнула за сосок. (В нем поднялось желание и застучало в крови. Надо бы войти, но кошелек не позволяет.) А вот клювастый и важный шарлатан. Крадучись, прошли иезуиты; охотничья свора мрачных и напряженных монахов. Фокусник качался на провисшей веревке: он плясал, выдыхая огонь. Повсюду воры. Сорванцы. Арлекины.
«Mi piace molto[201]».
Он задержался на полчаса, глядя на человека, выдувавшего стекло. Огненная метафизика: вдохнуть дух в мертвый минерал, как будто второй Адам был Обероном, из воздуха и огня; первый — из глины.
