— Самая траги-веселая драма[148], — сказал Бен. — И она умирает? Полная раскаяния?
— От собственной руки. — Молчание. — Мальчик был великолепен. И играл... О, эта пьеса, пень, слишком гнилой для очага, и ее плод — на помойке среди сморщенных крабов; тем не менее, когда он запел, ты бы подумал, что плод расцвел. — Шут перевернул пустую чашку.
— В День избиения младенцев[149] его нашли повешенным. С венком на голове и в сорочке. На груди было письмо...
— Написанное кем? — спросил Бен.
Шут пожал плечами.
— Я его не видел, а коронеру было наплевать. Двое-трое из его приятелей, а также его мастер поклялись, что мальчик был в меланхолии, которая перешла в исступление. Вердикт — самоубийство. Веревка стоила два пенса.
— Его повесили.
— Оксфорд? Из-за красивой задницы?
— Пафлагонец[150]. Молох миньонов[151].
— Ты, что, исследовал его мочу[152], как какой-нибудь шарлатан? Ты его вскрывал?
— Сначала повешу.
— И на основании чего? Как плохого поэта? Из ветра веревку не сплетешь.
— Я сделаю, одну.
— Из его лица? Манер?
Входит Шут. Снуфф, глядя в зеркало из воздуха, восхитился, глупо улыбнулся; потом нахмурился.
— «Тщеславие превыше всего...».[153] — Пауза. —«Хамство за ним».[154] — Пауза. «И придет Возмездие, как старая мораль?» — Нечто появилось в его лице, и повисло в воздухе между двумя лицами: пустое как стекло. Он протянул это несуществующее Бену, потом вопросительно посмотрел на него. — Нет? Да?
— Пьеса кончилась. Сколько ни стегай мертвую лошадь...
Браво! пришло от клакера Снуффа.
— Дик, встань! — Поклон, содрогание и четырехногий поклон — как он разделился пополам? А потом пугающий бестелесный оскал. Мертвая кляча.
Бен — даже он, старый войнолюбивый барсук в проклятом пальто — вздрогнул и дернулся назад. Ни слова.
— У черепа есть зубы. — Безумная лошадь уменьшилась до человека в сером. Те, кто повернулись и глазели на представление, опять вернулись к кружкам. Робин и его шуточки. — Что ты хочешь, Бен?
— Справедливости.
— Только на небе. Закон?
— Не в состоянии тронуть его: он прячется в своем звании, как в лабиринте. — Кружка Бена стояла рядом с ним, почти полная: сейчас его желудок не принимал выпивку. Пьяный, в любом случае.
— Так ты будешь выжидать? Как я? Хотя мальчики умирают?
— Не я управляю представлением; а шут — это комментатор.
— Иногда оракул; или сивилла. — Она сбивала с толку, он это знал. Он пренебрегал ей. Лев-пьяница[155]. — Если небеса не ударят, тогда я позову актера-бога...
