Победители шли твердым шагом, и в каждом взмахе рук, в каждом движении плеч, в сверкающих очах было много силы, воли, много, много жизни…
Потом опять московские улицы, цветы, солнце, улыбки, бодрые песни.
Москва сердечно нас обласкала. Мы разъехались по своим частям проникнутые еще большей любовью к нашей социалистической отчизне, к нашему народу.
По пути в Берлин мы посетили госпиталь в одном из польских городов, где лежал наш Степан Семечкин.
— Товарищ командир! — воскликнул он, увидев меня.
Я ему рассказал о последних боях в Берлине, о его друзьях и товарищах, вручил ему многочисленные подарки. На прощание спросил:
— К нам вернешься или поедешь домой?
Семечкин задумался.
В это время в палату вошла женщина в белом халате, показавшаяся мне очень знакомой. Семечкин посмотрел на нее и улыбнулся.
— Не узнаете? — спросил он меня. — Даша, моя жена и друг. Маршал Жуков разрешил ей ухаживать за мной.
Ну, конечно, она мне знакома! Семечкин не один раз показывал нам фотографию своей Даши.
Даша почему-то смутилась, а когда оправилась, сказала:
— Вы уж не обижайтесь на Степу, если он не заедет в свою часть. Нам маршал товарищ Жуков приказал из госпиталя ехать прямо домой… У нас ведь с ним четверо детей. Ждут-то как папу! А работы сколько дома!
Не верилось, что надо прощаться со Степаном Семечкиным навсегда. Ведь мы были больше чем родные!
— Ну что же, Степа, выздоравливай и не забывай наш полк! — сказал я ему.
Он обнял меня, поцеловал, а Даша тихонько всплакнула.
До свидания, богатырь, живи долго, на совесть трудись, расти для Родины своих ребят… Знаю, на таких людей, как ты, можно положиться!..
— Да, квартира Самсоновых, — говорил сын. — Я тоже Самсонов. Какого вам Самсонова надо, старшего или младшего? А, старшего, тогда это папу, а я младший… Папа, это тебя!
Я в это время умывался. Положил полотенце, взял трубку.
— Слушаю… Мелитон? Кантария? Здорово, дружище! Звонил ли Егоров? Какой Егоров, наш? Тоже должен был приехать? Нет, пока не звонил. Приезжай, жду…
Не более как через полчаса Кантария приехал к нам. Все такой же веселый, черный от южного солнца, а в смоляных волосах его попрежнему ни одной седой пряди.
