А то, что посылки в Чили принимают бесплатно, — очень разумно, рассуждал Тишка. Народу этой угнетённой страны надо оказывать помощь — и, конечно же, тех, кто эту помощь оказывает, надо выделять из тех, кто её не оказывает: если отправляешь посылку родственникам в Москву — плати денежки, а если незнакомым, страдающим людям в Чили — отправляй бесплатно.
Но вот каждому встречному-поперечному трещать сорокой об отправляющих в Чили посылки не надо. Тишка же в этом смысле не очень надеялся на Марию Флегонтовну.
— Ну, так всё, Соколов, — сказала Мария Флегонтовна. — Посылку я приняла. И, кстати. — Она выдвинула ящик стола. — Вот тебе квитанция на письмо в Чили. А то марок наклеил с излишком, а оформлять отправление, как положено, не зашёл.
— Да я думал, не надо… Письмо в ящик бросил — и всё.
— Как это всё? — построжела она и спросила: — А чего же ты марок понаклеил на сорок восемь копеек… Неужели не знал, что до Чили надо всего на четырнадцать копеек?
— Не знал.
— А вот Люська Киселёва всё знает. На Кубу посылает — так тютелька в тютельку марки клеит. Посоветовался бы с нею…
— Да уж ладно. Пусть государству больше достанется.
Мария Флегонтовна сердито погасила вспыхнувшую на лице улыбку, углубилась в свои бумаги, будто Тишки и нет.
Тишка помялся, шмыгнул носом.
— Мария Флегонтовна, — решился он. — Вы, пожалуйста, никому про мою посылку не говорите… И про письмо тоже…
Мария Флегонтовна неулыбчиво посмотрела на него.
— Об этом можно бы и не напоминать, — строго сказала она. — Мы обязаны хранить почтовую тайну.
Тишка облегчённо вздохнул, попрощался и вышел.
Прямо-таки гора с плеч свалилась. Всё же с этой Марией дело иметь можно: сразу видно, что не учительница, допытываться ни о чём даже и не подумала.
Марии Прокопьевне не хотелось напоминать Тишке о стенгазете. Она всё ждала, что он сам подойдёт к ней и скажет:
— Ма-а-рия Про-о-копьевна-а, а у меня не получается ничего. Помогите, пожалуйста…
А Тишка как бурундучок — щёки раздуты, встретит её взгляд — засопит, отвернётся, начнёт ковырять ногтем парту.
Без слов ясно: ничего не вышло из пера его.
И Мария Прокопьевна подумала, что, может быть, следует пощадить детское самолюбие, сделать вид, что она о заметке забыла. Конечно же, какие из третьеклассников сочинители. Непосильное занятие для них. Хоть бы диктанты-то без ошибок писали — и то хорошо. Правда, у Тиши Соколова письмо довольно-таки грамотное. Люсе Киселёвой он в этом не уступит — не поддастся, как они говорят. А вот с тем, что она заметки может писать, а он не может, видимо, придётся ему примириться. Тут уж кому что дано. Хотя, по правде сказать, и Люсе, наверное, не дано. У тех, в кого заложен от природы талант, он прорезается рано. В каком возрасте Пушкин стихи писал? А Лермонтов? То-то и оно… Лермонтов и погиб-то двадцати семи лет. Считай, ещё юноша, а вошёл в мировую литературу.
