Хлопнула входная дверь, проворно вошла мать, глаза у нее были огромные, воспаленные. Увидев сына, она открыла рот, хотела что-то сказать и вдруг села на стул, словно у нее подкосились ноги.
— Нашелся!
Казалось, она глазам своим не верила.
Антон боялся глянуть на нее. «Ведь бабушка ей сказала, что я пришел». Только теперь он понял, как исстрадалась мать. В комнате повисло тягостное молчание. Вера Михайловна медленно пальцем указала в угол.
— Из школы принесли мальчики.
В углу лежал Антонов портфель с учебниками.
— Спрашиваю их: «Где сам?» Не знают, — тихо и словно бы спокойно говорила Вера Михайловна, и этот ее почти неслышный голос, спокойный тон особенно был мучителен для Антона. — «Подрался. Убежал». Ищу по селу — не видал никто. Жив ли хоть, думаю. Все смотрят сочувственно. Позор! Позор!
Снова наступило молчание. Лишь было слышно, как нудно пел у оконного стекла залетевший комарик. Антон молчал, будто воды набрал в рот. Он знал: скажи сейчас слово, и мать расплачется.
— Нагулялся досыта? — опять заговорила мать. — Может, завтра опять куда-нибудь вдаришься? Вместо школы. О себе только думаешь, ни мать ни бабушка — не люди? Работа у меня нынче не в работу, все из рук валится. То по телефону во все концы звоню: не видал ли кто сыночка? То сюда домой каждые четверть часа прибегаю, а дорогой мой Антошенька развлекается…
Голос Веры Михайловны стал ядовитым.
— Рыбки принес, — вставила баба Настя. Может, заступиться хотела?
«Кончится это когда-нибудь?» — как-то деревянно подумал Антон.
— Что ж, так и будем жить? — спросила Вера Михайловна.
Не дождавшись ответа, заговорила опять:
— Отца, значит, надо слушаться, а с матерью, бабкой нечего считаться?
«Сговорились они что ли? Одно и то же обе».
Вера Михайловна долго еще упрекала его, однако Антон уже видел, что она несколько успокоилась.
— Чтобы это было последний раз. Слышишь, Антон?
— Да, — буркнул он.
— Будь хозяином своего слова.
Мальчик слышал, как она звонила по телефону к себе на комплекс и сказала, что нынче больше не придет. Бабушка вздохнула и отправилась на кухню.
Воспользовавшись тем, что его наконец оставили в покое, Антон вышел в свою комнату, взял с этажерки первую попавшуюся книжку, раскрыл и сделал вид, будто читает. Сам думал, что ему теперь делать? Все его обвиняют. А за что? Ведь он же не виноват в драке, налетел Кобзев. «Что же мне было — подставлять другую щеку?» — снова сказал он себе теми же словами, что и в школе. Всегда так взрослые: не разберутся и готовы растоптать. Ну если мать очень станет попрекать, он уедет в город к отцу. А то поступит в колхоз помощником тракториста, дядя Кирилл его возьмет. Вот дядя Кирилл хороший мужик, ни разу ни в чем его не упрекнул.
