По чунским порогам | страница 14
А посредине реки с головокружительной скоростью беспрерывной лентой неслись бревна, кусты, коряги, щепки. Вода пенилась, шумела и яростно хлестала в берега. Пускаться в путь в такую воду нельзя. Опасно. Плавник движется сплошь, местами сгущаясь до того, что, кажется, ловкий человек мог бы перебежать по нему, как по мосту, на другую сторону реки. Угодишь в такую оказию — подденет снизу каким-нибудь сучком или корнем плавучая коряга и перевернет лодку.
— А ребята теперь в Костиной ждут нас не дождутся!
Миша — великий ботаник. Он накопал каких-то корней, очистил от земли и бросил в котелок вариться.
— Что за растение?
— Полигонатум мультифлорум. По-русски: купена многоцветковая.
— Зачем это?
— Спаржу делаю, — наливая уксус в кружку, ответил Миша, — нам с тобой это — первый дар природы.
— И что же, вкусно будет?
— Пальчики оближешь. Потом мы будем варить суп из румекс ацетоза.
— А по-русски?
— Из щавеля. Конечно, спаржа вкуснее.
— А ты ел когда-нибудь?
— Чего?
— Спаржу?
— Нет.
— А эту, как ее… полигонатум?
— Тоже нет.
— Так как же ты ее хвалишь?
— Слушай, Сережа, а ты «Народный цветник-травник» читал? — прищуривая глаз, в свою очередь спросил Миша.
— Нет, не читал.
— Ну, значит, и квиты. А там ее хвалят. В общем, купена — растение съедобное. Я полагаю, мы возьмем себе за правило в наше меню обязательно включать такие необыкновенные блюда, — деловито заключил он разговор и вытряхнул в чашку длинные белые корни купены.
Выглядела она очень аппетитно, но вкус, по совести скажу, был препротивный. Однако мы не подали вида и, нахваливая себя за изобретательность, съели ее всю.
Ночью я проснулся и разбудил Мишу.
— Чего тебе? — сердито спросил он.
— Миша, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. А что?
— Я отравился купеной.
— Что ты! — в страхе воскликнул он. — Не может быть! Тошнит?
— Нет.
— Сердце давит?
— Вроде как нет.
— Так что же с тобой?
— Ничего. Есть очень сильно хочется. Давай наварим картошки.
Он сердито лягнул меня ногой и отвернулся. На лугу, в сырой мочажинке, скрипел коростель; за хребтом, на той стороне реки, ревели два диких козла. Они шли разными распадками и ревели по очереди; эхо дробилось в камнях, растворялось в лесной глубине и спускалось в долину, к реке, неясным шумом. В кустах лениво плескались притихшие струи, шуршали на отмели волны — вода сбывала.
Я заснул с каким-то особенно приятным звоном в ушах. Так славно спится только в лесу, у костра.
ГДЕ УКАР?
Сидение «под Марой» — по имени речки, впадающей в Уду немного выше нашей стоянки, — надоело. За эти три дня мы, кажется, сделали все необходимое: залили смолой-живицей щели у лодки, пересушили хлеб на сухари, пришили оторванные пуговицы, надрали бересты в запас на дорогу и загорели, если не как негры, то как малайцы, во всяком случае. Пора было ехать.