, въ полномъ смыслѣ этого слова; человѣкъ –
изл?бленный всею Землею Русскою.
На отношенiи этого выборнаго къ излюбившему его мiру – и должна была-бы основаться драма. Это наше родное отношенiе отдѣльной личности къ мiру должно-бы быть на первомъ планѣ. Личность Минина крѣпка излюбившимъ его народомъ. Обратное отношенiе будетъ не народное, не русское, а западно-европейское. Такъ-ли долженъ былъ отнестись народный поэтъ, равный Шекспиру, какъ отнесся Островскiй?
Какъ-же народъ является у Островскаго? Единственно живая сцена, это раскладка, кому сколько платить на общее дѣло. Но вѣдь это дѣло чисто внѣшнее, второстепенное, и живо написать такую народную сцену ей-Богу еще не великое дѣло. А гдѣ эта питающая думы Минина струя? Что она дѣлаетъ? Она машинально повторяетъ слова воззванiя Минина; нѣтъ въ ней того одушевленiя, которое показывало-бы, что это волнуется народъ, что онъ освящаетъ такъ сказать думу Минина, потому что эта дума его сокровенная дума, святая святыхъ его души. О слезахъ, о покаянныхъ слезахъ народа передъ совершенiемъ великаго дѣла только разсказывается! Наконецъ, ради канареичныхъ чувствiй Поспѣлова этотъ народъ отодвигается на заднiй планъ.
Но можетъ быть скажутъ, что Островскiй не нашолъ въ источникахъ дѣянiй этого народа. Плохо-же онъ смотрѣлъ. Да вотъ вамъ дѣло; оно и въ пятомъ актѣ Минина является, только въ ложномъ свѣтѣ. Мининъ беретъ весь народъ въ кабалу, требуетъ отъ него записи. Какъ-же это выставляется Островскимъ? Слабо съ обоихъ сторонъ, и со стороны Минина, и особенно со стороны народа. Мининъ Островскаго не вѣритъ народу, боится, что народъ отступится отъ дѣла своего освобожденiя и только. Конечно, Мининъ Островскаго въ пятомъ актѣ выигрываетъ со стороны полноты изображенiя, со стороны жизненности типа, выступаетъ на видъ то, что это купецъ, даже отчасти кулакъ, – но умѣстно-ли же здѣсь? Не умѣстнѣе-ли эти черты были раньше вмѣсто лирическаго восторга Минина, который выдержанъ только въ двухъ мѣстахъ (въ монологѣ 2-го акта и въ одномъ разсказѣ о явленiи Св. Сергiя)? Тутъ-то, въ этомъ пятомъ актѣ, особенно ясно, что Мининъ Островскаго не выборный, а распорядитель народа; что онъ на него смотритъ, какъ на средство, какъ на стадо. Недовѣрiе Минина, по нашему, въ данномъ случаѣ проистекало изъ сознанiя великости дѣла и это недовѣрiе къ народу имѣло источникомъ своимъ не одно убѣжденiе, что онъ лучше всѣхъ сдѣлаетъ требуемое, но и любовь къ народу, а этого-то послѣдняго въ 5-мъ актѣ и нѣтъ. Вѣдь это кулачество – высокая черта; она показываетъ сознанiе громадности дѣла. Но гораздо важнѣе то обстоятельство, что
