Сущность же доводов гр. Нессельроде в защиту старой политики нашей – следующая:
1) Как ни сильна Россия, она не может действовать всегда, не опираясь ни на кого и (ни) на что во внешней политике своей.
2) Правительство Императора Николая опиралось на монархические и вообще охранительные силы Запада. «На кого же еще было опираться нам на Западе? Не на гг. ли Кошута и Мадзини?»
3) И Россия не могла предупредить всех неблагоприятных событий; и она не всемогуща.
«И то правда, – думал Погодин в 74 году, издавая свой сборник, – быть может, было (бы) и еще гораздо хуже, революция везде сделала бы слишком большие успехи, если бы революционеры не боялись России»…
Мне скажут: «Погодин ослабел, упал духом в ту минуту, когда он уступал устаревшим соображениям Нессельроде. Надо было предоставить не только Австрию 48 года, но и всю Западную Европу ее судьбе».
Возможно ли такое полное невмешательство?.
Не возвышались (ли) у нас голоса еще недавно, укорявшие правительство 70 года за то, что оно не поддержало Франции и дало образоваться германскому единству?.. Не хвалят ли у нас же теперь действия дипломатии нашей в 75 году за то опять, что она вмешательством своим не дала тогда Германии нанести неоправившейся Франции вторичный удар?
Если бы мы были по исторической натуре нашей давно уже настолько отличны от Европы, насколько Персия Дария и Ксеркса была отлична от современных ей греческих республик; или настолько, насколько Китай отличен от мусульманского мира, то и тогда по соседству мы иногда вынуждены бы были под-держать одного и при-держать другого. Но при нашей исконной подражательности! При не испытанных еще у себя, на деле, в 40-х годах всех «прелестей» либерального прогресса, бессословности и т. д.!
Что бы было, если бы Государь Николай I и его сподвижники (хотя бы и немецкой крови) не придержали бы на время и везде этого прогресса?..
У нас тогда все передовые и умнейшие люди не правящей части общества были либералы и почти рационалисты (за исключением трех-четырех вовсе тогда не влиятельных славянофилов).
Они все были действительно передовыми людьми в том смысле, что приложение их взглядов к жизни было еще впереди.
И га общая сумма и тягость либеральной подражательности, которая у нас теперь на плечах, – велика и страшна; что же было, если бы, например, Николай Павлович в 48 году позволил бы разрушить хоть ту же бы Австрию, которую я сам теперь (сознаюсь!) жду не дождусь увидать жестоко проученной за наглые дела ее
