Сколько его помню – он с кистью либо с карандашом. И если не рисуется ничего более, моделью становится собственная рука. И если сидеть невмоготу, то из положения полулежа – угол крыши напротив. И небо. И птицы косяком...
Жаль, конечно, института. Татлин хорошо учит – успел год у него позаниматься. И у братьев Стенбергов. Но что делать: выгнали.
Я хочу одного: работать. Когда знаешь, чего хочешь, то и отбираешь точно, а не все подряд.
Михаил Михайлович Яровой был непрост и славился жестким характером. Терпеть не мог халтуры и легкого отношения к ремеслу. Не терпел богемной неорганизованности. И еще: не терпел позировать. Особенно студентам. Потому портретов Ярового почти нет. Почему единственным художником, ради которого сделано исключение, был Литинский – можно только гадать.
Живописный портрет работы моего отца исчез во время немецкой оккупации Киева, как и вся остальная коллекция его работ.
Но ему предшествовали карандашные наброски и, как окончательное решение – композиционное и пластическое – графический портрет, который, по сути, явился эскизом к будущему живописному. Как видно, и автор рисунка, и его учитель считали портрет законченным и самостоятельным, коль значится на нем: «Портрет художника М.М. Ярового». И подпись отца: И. Литинский. 1933 год.
...А живописный где-то есть, где-то он бродит. Впрочем, как очень, очень многое из отцовского наследия.
А рисунок-портрет всю жизнь у нас в доме висел. Вот и сейчас висит передо мной.
А то, что отец не снял галстук и белую сорочку, подтвердила удивительная история с фотографией, которую мне сын однажды принес. Лет через шестьдесят после описываемых событий.
Леня тогда работал в Музее истории города Киева и иногда имел дело с архивами.
– Мама, кто это?
Сын указывает на центральную фигуру групповой фотографии.
– Яровой, – говорю я (сын-то его узнал по рисунку деда, который постоянно видел).
– А это кто? – указывает на стоящую сзади фигуру.
Я ахнула: – Мой отец. И твой дед.
Действительно. Стоит отец, совсем молодой.
И в рубашке. И с галстуком.
И подпись: студия М.М. Ярового. Киев. 192? год. Последняя цифра стерта. Конец 20-х годов, должно быть.
– Где взял фотографию?
– В куче архивного хлама.
Чуткость это такой же талант, как умение слышать и видеть. Это талант души.
...Едем с Самом (Самуил Кручаков, художник, друг отца. – А..Л.) на этюды...
Вышли на платформу, дождь только прошел. Первое, что увидел: дерево, а под ним лужа. Вода в ней слегка подрагивает. Обычное дерево. Обычная лужа.
