От этого все печально вокруг.
И вдруг я слышу голос позади себя: «Где тебя носило? Мы столько лет тебя ищем».
Я никого не вижу позади себя и не знаю, кому говорю, что много раз приходила на Студию, но меня не принимали, хоть и объясняла, что я студийная, но люди молчали и смотрели, не мигая, и я уходила, потому что думала, что не туда попала, и все это так мучительно...
В павильоне необычно.
Свет, как от синей лампы, которой нас отогревали в детстве, когда болели уши или горло.
Почему все так странны, почему все молчат, и свет неживой?
Мне кто-то отвечает: «Потому что нету». – Чего нету?
«Зрителей нету. Зрителям показывают не передачу, а запись. А во время записи зрителей нету. Консервы. Раньше как было? Зрители. За стеной, за окном. Кругом зрители. Живое дело...»
Макс. Замечательный наш Макс. И фамилия у него замечательная, как раз подходящая к должности: Выкидайло.
Фамилия ли? Но вообще-то должность его называется красиво: кабельмейстер. Без него нет порядка в студии. Он держит кабель, чтобы телекамеры не путались в собственных артериях – кабелях, и следит за тем, чтобы порядок был.. Чтобы лишние не шастали. Отработал – пожалте к выходу. И чтоб ни звука лишнего. Чтоб тишина в студии.
Зрители – за стеной.
Передача.
А потом и отдохнуть можно.
Макс любил «отдыхать». Но на работе – никогда. Ни-ни. И как праздник – брал баян.
Была у него странность: не любил он самых смирных, от которых никакого беспорядка: струнный квартет.
«Пилят, пилят, пилят, пилят...Уж лучше бы чечетку...»
И вдруг достает он из внутреннего кармана какую-то дудочку. Флейту ли, свирель...
Вот, говорит, жена баян продала...
И зажурчал на свирели. И заплакал. Лицо сморщенное, плачет Макс безутешно, как ребенок, утирается шарфом в полоску.
«Ты что, – говорит, – опять квартет привела? Зайди в студию, там один на фоно шуршит. Один на фоно в четыре раза лучше твоего квартета.»
И снова приник к свирели...
А в синем свете студии сидит человек за роялем. Сидит на маленьком стульчике, голову запрокинул, глаза прикрыл, ему и свет не нужен.
А над ним что-то витает. И как оно – это «что-то» материализовалось, – неясно. Но – мороз по коже.
Мне некогда, я тороплюсь в своем сне, – боюсь, что он кончится. Смотрю через стекло, отделяющее павильон от пульта, ищу знакомую макушку. Маячит. Все в порядке.
И, как это бывает только во сне, вдруг рядом оказалась Настя. И вспыхнул яркий свет. А Настя сказала: «Я знаю, кто это. Я видела его на картинке на диске. Он Баха играл».
