Рядом со мной человек перед плитой , на которой видна надпись «Моисей Гурфинкель».
– Это мой отец, – говорит мой собеседник. – Вообще мы родом из Белой Церкви, но последние годы мы жили вместе в Киеве. После смерти мамы все папины болячки вылезли наружу, а смотреть за ним некому, вот он к нам и переселился. Однажды упал, сломал ногу – и все. Но успел рассказать, почему он так обижен на белоцерковские власти.
Отец смолоду плохо видел, потому и в армию не взяли. А потом эвакуация, куда-то он не успел сесть и застрял в оккупации.
Немцы всех евреев согнали, погнали за город и должны были... – (мой собеседник запинается, не договаривает, словно физически боится этих слов). – Ну, а немцы – народ пунктуальный. Чтобы все было прописано, даты и время акций проставлены, иначе это не документ.
Руководил всем этим какой-то офицер... Папа называл его фамилию, но я сейчас уже не помню. Я после войны родился и помню, что папа говорил, что этого офицера надо причислить к святым.
Взял этот офицер приказ и говорит адъютанту, что здесь не указаны дата и время акции, и потому приказ недействителен. И послал адъютанта в комендатуру. И расстрельную бригаду распустил. А толпе говорит: «Бегите!».
Ну и побежали кто куда. Выжили немногие, но папа выжил. И поклялся найти этого офицера. Много лет искал и нашел его в Румынии.
И решил за свои деньги поставить ему памятник при жизни на том месте, где должна была быть акция.
И что вы думаете – исполком не разрешил. Папа все этот исполком комендатурой называл. «Где вы видели, чтобы за такое памятник ставили?». Папа до конца жизни был, как ребенок: больше всего на свете ненавидел команды, уши закрывал. «Выключи, – говорил, – убери звук», – это если по телевизору, а если в жизни кто резким голосом командует, он морщился, как от боли, и спрашивал: «Он откуда?».
Там не построили, а здесь что делают? (Он кивнул в сторону милиционеров Что они делают? Что они рушат? Или уже порушили...
Ада лежала несколько дней недвижно, глядя стеклянно в потолок. Володя опасался за ее жизнь. Потом Ада опасалась за здоровье Володи.
Postscriptum:
Вот кому повезло, так это манекену. Он жил долго и счастливо, будоража своей недосказанностью воображение художников.
Через много лет после тебя, Ада, после того, как ты его увидела стоящим позади отцовского мольберта, увидел его Сергей Параджанов. «Это гениально!», – и унес манекен.
Еще много лет пройдет, и в кинопробах к фильму, которого нет и не будет, – «Киевские фрески» – мы увидим: вращается вешалка наподобие манекена. Этот? Другой? Какая разница. Манекен вращается: с одной стороны он – нарядное женское платье, с другой – фрачный костюм.
