В прохладные покои проникает дыхание зноя; забывшись легкой дремотой, наша госпожа чуть разметалась на своем роскошном ложе. Сияние юной плоти не отличишь от блеска драгоценных тканей. Приблизившись к благоухающей сандалом спящей Велумьясве, верная служанка Хемавати не замечает, что прозрачные покровы смялись и обнажили царственное тело. Однако бдительная Кинсанатари вдруг говорит: «Я не вижу рубашки, которую надевала госпоже Тинкхакальяни!» И, наклонившись к почивающей царевне, тотчас замечает, что едва заметный ветерок, поднятый легкими взмахами золоченых опахал, чуть коснувшись прозрачной рубашки царевны, смял оба ее рукава, так что они сбились под мышками, нескромно обнажив божественные руки Велумьясвы, благоухающие дивным ароматом. Хемавати и не догадалась, что пенистая дымка в солнечном сиянии — это измятые покровы царского наряда. Тут же строгая Кинсанатари велит переодеть царевну, и золотые опахала замирают...
Да будет вам известно, что одеяния ее высочества меняются по десять раз на протяжении часа; лишь сомнутся легкие покровы — глядь, уже рачительная Баттазани подносит свежую рубашку с искусно вышитым узором и отделкой из рубинов. Тотчас же осторожно снимают мятые жемчужные одежды. Склоняясь к обнаженной госпоже, Кинсанатари чувствует, как пышет жаром от разгоряченного тела, и, прежде чем смягчить изумрудную кожу благовонной мазью, она решает легким взмахом веера прогнать докучный зной. Прохладный ветерок чуть морщит тонкую материю, и край рубашки едва касается нежной кожи царевны, но мягкое прикосновение кажется ей мучительной пыткой, и будто от боли царевна вскрикивает... Кинсанатари в страхе, что случилось непоправимое, отпрянула назад, и вот уже бежит в покои для прислуги, и не смеет более входить в опочивальню царевны...
Тут уж вспоминают обо мне — царевна на постели обнажена, ветерок от опахал и вееров свободно обдувает ее, принося неведомые беды. Мне надо торопиться. Рабу послали с поручением, а она замешкалась! Пора и честь знать. Меня зовут! Прощайте!
Поведав обо всем, преданная долгу Ятимоутта в знак уважения низко поклонилась прекрасному дворцу, где обитал царевич Эйндакоумма, и собралась идти.
А тем временем достойный отпрыск Тиджамина удобно возлежал на ароматном ложе из цветов в уютной маленькой беседке из слоновой кости, сплошь увитой зеленью, — точь-в-точь святилище астролога — и, невидимый, с интересом внимал беседе Ятимоутты и Пинняхаты. Наконец решив, что пришло время им расстаться, Эйндакоумма тихонько кашлянул, чуткий Пинняхата тотчас же уловил этот тайный знак и вкрадчиво заметил фее:
