Конан, с интересом наблюдавший за ним, расхохотался еще громче, хлопая себя руками по бедрам:
— Э, да ты полптицы уже умял. Я смотрю, южанин, наши пустоши и снега сделали из тебя мужчину — ты сожрал все, что мог сожрать, и решил кого-нибудь убить. Я потом у наших костров буду рассказывать, что взял в плен достойного аквилонца.
Эйольв к тому времени отполз в сторону, вытер лицо снегом и вскочил, сжимая кулаки. Губы его были плотно сжаты и белы, как у мертвеца.
Конан встрепенулся, хохотнул и принял потешную стойку, какую принимают в придворных дуэлях — сильно согнув переднюю ногу, отставив заднюю, подняв к небесам левую руку и далеко выставив вперед правую. В этой нелепой позе он не смог удержать равновесие и повалился в снег, грязно ругаясь.
Эйольв оторопел было, но затем глаза его сузились, он что-то заорал и кинулся на Конана. Тот уже откатился в сторону и поднялся, отряхиваясь, как медведь после купания. А паж совершил два прыжка, скривился, вновь взялся за живот и сел на корточки. Конан вскрикнул с притворным испугом и метнулся к ближайшему дому, на бегу крича, что зарежет аквилонца, если тот заблюет ему недавно украденную меховую накидку.
Пока Эйольв боролся с приступами подступившей дурноты, раскачиваясь на корточках, Конан резво обежал вокруг дома. Он собирался подкрасться к аквилонцу сзади и дать ему хорошего пинка. Но тут он почувствовал в плече жжение и автоматически провел пальцами по этому месту.
Пальцы были в крови, Конан задумчиво облизал пальцы. Он точно помнил, что на этом плече не было ни царапины, да и Эйольв не мог его зацепить. Тут ему вспомнилось давешнее видение.
— Кром! Это смерть коснулась меня своими когтями! — проговорил киммериец и вмиг покрылся липким потом.
Все-таки он был дикарем, и его дикарская натура весьма и весьма серьезно относилась к таким вещам, как вещие сны и раны, появляющиеся на теле после пробуждения.
Он прислонился спиной к стене и, с наслаждением ощущая, как за ворот ему сыплются потревоженные снежные комочки, остужая тело, попытался вспомнить подробности того сна.
Грозный голос рока звал его на поле брани — только кровная месть могла отсрочить вызов Ритуала Кровавого Копья, и этот долг уже был уплачен. Раз уж ему попалась на пути та самая деревня, следовало уплатить долг крови и спасшему его охотнику. Оставался еще Атли.
На него указало само верховное существо, авторитет которого в пустошах был непререкаем. Однако, рассудил молодой Конан со свойственной ему простотой, сны есть сны, — может присниться баранья лопатка, а может — девичья нога.
