Пылает приморская крепость, на зубчатых стенах идет бой. Картина становится ближе, и Конан видит Атли. Один из рогов его шлема напрочь снесен, из плеча торчит древко обломанной стрелы. Атли ударом топора сбрасывает со стены вниз лучника, не успевшего наложить на тетиву вторую стрелу, и поднимает к губам рог.
Опять полет в лучах, водопадах, реках света. Внизу север, покрытый белой шалью снегов. Ванахейм. В фьорд, края которого напоминают челюсти оскаленного морского чудовища, входят корабли, звучит гулкое эхо, отражающее от стен фьорда приветственный клич рога. Атли с дружиной сходит на берег. На берегу восторженно орет толпа, группа старейшин и военных вождей идет навстречу Атли и его воинам.
Горы. Сверкание ледников, пышные, завораживающие в своем грозном движении вниз — лавины. По перевалам текут стальные реки. Видение тускнеет, затем вновь расцвечивается красками — постаревший, изрядно располневший Атли на боевом жеребце указывает рукой на огромный белокаменный город, на башнях которого трепещут незнакомые стяги, а по стенам скачут, как осы по сотам, черные точки. Стальные реки, стекая с перевалов, тянутся к воротам, на которых серебряный геральдический зверь расколот надвое: в распахнутые створки вливаются потоки людей, животных, телег.
Город пылает, по улицам его носятся конные фигуры в рогах, шлемах не с тусклыми факелами в руках. Мечутся и пешие, без доспехов фигуры, за ними, словно волки за зайцами, гоняются белоснежные псы-убийцы.
Атли. Рыжая борода куда-то исчезла, кудри седы, на голове его сияет массивная корона, у ног — громадный пес, зевает и чешется, к резной ручке трона прислонен могучий топор.
— Кром! Этому не бывать! — закричал во сне киммериец и открыл глаза. Над ним навис Эйольв, обеими руками держа одну из самых жутких на вид железяк из разоренной кузницы. Конан одним плавным движением вскочил и придержал обеими руками поднятые локти пажа, а коленом от души засадил тому в живот.
Кисти Эйольва разжались, и железяка упала в снег, сам он застонал и согнулся. Конан собрался было дернуть его на себя и швырнуть в угол кузницы, но вместо этого он тряхнул головой и рассмеялся.
— Ну ты и болван, аквилонец. Не мог, что ли, удушить или кинуть в меня чем-нибудь? Пока ты замахивался, я увидел три сна, и в одном из них уже вогнал тебе в брюхо нож.
Киммериец отшвырнул от себя стонущего Эйольва и потянулся, как кот, радостно скаля зубы солнцу.
— В следующий раз обязательно удушу, — прохрипел паж и тут закашлялся, помял руками живот, на губах его появилась пена, и его вырвало прямо на снег.
