– Бросить пытаюсь.
– Ты такой странный, действительно очень странный и выглядишь больным, Штырь. Тебе не жарко в этой куртке? Есть зажигалка?
Обычно там стоянка такси, рядом с банком. Зэка уныло смотрит вниз и выдыхает дым на тротуар.
– Как ты думаешь, куда они делись? В Лиссабон, к Парламенту, на забастовку.
– Таксисты?
– Хотят запретить здесь такси как официальный транспорт больницы. Управление здравоохранения не хочет платить. Парни расстроены.
– Если они потеряют тебя и больных, будет лажа.
– Это у меня будет лажа. Кстати, дочитай письмо этого ублюдка…
– Ладно, – сказал я, – видя, что он в прострации.
Я пришёл к печальному выводу, что «вы меня не любите, для вас я умер, даже после моей смерти вы не захотите меня видеть» и всё остальное, что вы ещё обо мне говорили!.. Раз так, я должен быть сильным, озлобленным, естественно, но я должен вам категорически заявить – что я больше не желаю вас видеть! Учтите, что это решение я трактую как окончательное, потому что всё, что вы могли бы сейчас изменить, будет казаться «неискренним» и бессмысленным, что для меня неприемлемо! Поверьте, что мне больно принимать такое решение, но я не прошу сочувствия, я никогда этого не делал, и не буду начинать; в моём возрасте!
За имением другого, от всё ещё вашего Отца…
– Он написал имением вместо «неимением»: это, безусловно, опечатка или компьютерное исправление. Твой отец по-прежнему считает, что вся вина лежит на вас, и что он не сделал ничего плохого.
– Ах так, да неужели, – заорал Зэка, засовывая гербовую бумагу в карман, как распутанную верёвку.
Четыре сына-отступника. У короля Лира было три дочери, но он изгнал только одну, ту, которая не приняла подаренный им замок, считая, что отец не должен отрекаться раньше времени. Но те, которые приняли, обманули его и не только натравили на него солдат, но и выкололи ему глаза кинжалом.
Отец Зэки живёт на своей горе в несколько сотен гектаров: двойная дворцовая лестница, фрески с херувимами и розами на лепном потолке гостиной, камин для вертела, часовня со старинными изразцами, благоухающие конюшни, а до самого горизонта простирается роща пробковых дубов, дающих два урожая пробки подряд.
Если он добьётся своего, старик не даст детям даже винной пробки, не говоря уже о замке.
– Мне ничего из этого не надо.
– Верно, Зэка.
– Он никогда не понимал, что он делал. Всегда деньги, деньги, он бросил бы нас умирать, только чтобы не тратить деньги, никто из нас даже не сомневается. Он такой и всегда таким был, ублюдок.
