Солнце поднялось высоко и грело сильно. Снег не таял, но в воздухе было просто жарко. Мы скинули не только бушлаты, но и телогрейки. Мы не умели валить деревья, мучились над обрубкой сучков. Не умели мы и штабелевать — так ставили подпорки, что штабель, чуть поднявшись от земли, косился набок и рассыпался. Часам к пяти вечера, когда бригадир пришел замерять работу, в нашем кособоком штабеле по его замеру оказалось полтора кубометра. Норма на пилу была девять кубометров. Бригадир ругался: «Лодыри, не хотите работать!» Конвоир орал, что не поведет нас в зону, пока мы не дадим норму, что он оставит нас ночевать в лесу. Солнце склонялось к горизонту. Косые лучи его уже не грели. Мы снова надели телогрейки, бушлаты. В полном отчаянии от результатов замера, женщины сложили топоры и пилы. Норма казалась нереальной.
Уголовницы, работавшие подругую сторону тропы, собрались толпой.
— Дежурненький, веди нас домой! — орали они.
Стали подтягиваться к выходу из леса и женщины нашего этапа. Конвоир стоял на тропе с винтовкой наперевес. Уголовные затянули песню. Будь у нас карандаш и бумага… их песни надо было записать. Протяжно и тоскливо женщины пели о своей судьбе — судьбе проститутки, воровки, молодой девчонки, узнавшей в шестнадцать лет порок и тюрьму. Каждое слово было полно тоски и мучительной правды.
На небе стал виден серп луны. Так же внезапно песня кончилась, как началась.
— Хватит! — крикнула одна из уголовниц. — Пошли в лагерь!
И она двинулась вперед, прямо на конвоира. Тот поднял ружье и выстрелил — девушка рухнула в снег. Сбившись в кучу, мы стояли у тропы. А конвоир, повесив ружье на плечо, шагнул к лежавшей, пнул ее ногой.
— Эй ты, не придуривайся, вставай, — сказал он равнодушным голосом.
И она встала. Усмехаясь, стряхнула снег.
— По четверкам разберись! — кричал конвоир.
Утопая в снегу, мы построились. Пересчитав четверки, он повел нас в зону.
В столовой, как не выполнившим норму, нам выдали штрафной паек: миску супа и пайку хлеба в триста граммов на завтрашний день.
В бараке, голодные, усталые, забрались мы на нары. Говорить было не о чем.
И потекли дни… После подъема и миски тюремной баланды мы шли в лес. Убедившись, что на крупном лесе норму выполнить легче, мы стали валить большие деревья. Выработка не доходила до нормы, но стала повышаться. Это не понравилось бытовичкам. Они не хотели работать, не хотели, чтобы и 58-я давала норму. В лесу, собравшись толпой, они двинулись на нас.
