Все стали расходиться. В коридоре к Тараканову подошел надзиратель Гаврилов из стола находок:
— Осип Григорьевич, постойте, у меня к вам дельце есть.
— Слушаю, Леонид Петрович.
— Здесь не совсем удобно, — Гаврилов потеснился, пропуская одного из сыщиков, — давайте ко мне заглянем.
* * *
Стол находок столичной сыскной полиции занимал три комнаты в правой части коридора, у самой лестницы. Сыщики прошли через первую комнату, наполненную узлами почтенных размеров, по стенам которой были развешаны предметы мужской и дамской верхней одежды самых разных фасонов, миновали вторую, в которой помещались более мелкие находки — портфели, зонты, стопки книг, — и вошли в последнюю. Здесь стояли несколько письменных столов служащих, а в углу помещался громадный сейф. Гаврилов открыл его и вытащил на свет божий кольцо-маркизу, усыпанную довольно крупными бриллиантами.
— Вы знаете, Осип Григорьевич, я поступил в сыскное отделение пятнадцать лет назад и где-то года через два сыскной службы совершенно потерял веру в человечество! Столько крови, обмана, подлости и непотребства мне пришлось повидать. В столе находок я тружусь менее полугода, а вера в человечество ко мне вернулась! Оказывается, несмотря на всю сложность жизни, в столице империи сохранились честные люди. Более того, их значительное количество! Их так много, что мы вшестером здесь едва справляемся. Каждый день нам приносят множество вещей. Большую часть того, что жители Петербурга теряют на улицах, в вагонах трамваев и конно-железных дорог, в садах или общественных учреждениях, нашедшие не присваивают, а несут нам. В этом сейфе сейчас дюжина золотых часов и несколько колечек попроще этого. Но приносят не только вещи, несут даже потерянные деньги, присвоить которые вообще никакого труда не составляет. Вот, например, — Гаврилов опять запустил руку в сейф и достал оттуда бумажник, — месяц назад эту лопатину[2] притащил «ванька»[3]-оборванец. А там — восемь «катенек»[4]. Я его спрашиваю, чего же ты их себе-то не оставил, а он мне: «Так ведь грех, барин!» Представляете?! Он такие деньги за всю жизнь не заработает, а не взял, греха побоялся. Нет, Осип Григорьевич, жива Россия, жива еще!
— Давайте ближе к делу, Леонид Петрович, а то я еще хотел к куафюру попасть, — бесцеремонно прервал философствования Гаврилова Тараканов.
Тот немного обиделся:
— Да ну вас! Я перед вами душу изливаю, а вы мне про бритье и стрижку. Ну к делу гак к делу. Это колечко, а цена ему рублей пятьсот, не меньше, нашел сегодня в рождественском гусе титулярный советник Табаричев, точнее, его кухарка. Она отдала кольцо своему барину, а он мне. Вот я и подумал, а не сыскать ли нам его владелицу непосредственно в канун праздника. Представляете картину: дамочка потеряла кольцо, убита горем, впала в истерику, портит праздник и себе, и мужу — какому-нибудь купцу, графу, генералу или, скажем, интендантскому чиновнику, ведь какой иной муж может такое кольцо позволить? В доме пахнет не рождественской елкой, а валериановыми каплями, у прислуги все валится из рук, потому как господа ее подозревают, а тут мы: вуаля, извольте принять утерянное. Как вы считаете, на катю-другую при таком раскладе можно рассчитывать?
