Тут-то у Товарища Пака и было время, чтобы спокойно подумать наедине с самим собой, вися наискосок относительно оси базы в невращательной зоне с инструментами в руках. Подумать о том, как правильно поинтересоваться у Амалии, кой черт занес ее именно в военные. Не самый очевидный выбор профессии для человека со скорее математическими наклонностями. Вопрос был из тех, не задать которые означало оставить слишком очевидную лакуну. А задать — скорее всего, сделать для себя мир гораздо менее симпатичным местом. Расскажи мне, откуда у тебя эти, эти и эти шрамы, дорогая.
Он раскачивался несколько дней — ну как раскачивался, морально в большей степени, чем физически, добавлять космической конструкции, на которой висит, кроме него, еще несколько тестировщиков, случайных вибраций дураков нет. Наконец Амалия не выдержала и выказала интерес к тому, почему и по какому поводу он так откровенно менжуется.
— Ну, тип, «давай нырнем с тобой в тот шкаф где у тебя лежит всякое такое…»
Визуальный образ просторного бассейна с черной липкой жидкостью, выдвигающегося из маленького каютного шкафчика, насмешил ее, но ненадолго.
— Да, там лихо, — признала она, — лучше вытаскивать, когда ты не сильно важным занят.
— Давай согласуем. \\ сопутствующий эмоциональный пакет — боюсь до усрачки, не хочу ничего об этом знать, но я почему-то должен.
\\Возвратный эмоциональный пакет: неожиданно, но вдвоем именно с тобой проходить этим путем совсем иначе.
— Если я информирую себя-тогдашнюю о том, что однажды она дождется тебя, возможно… Не уверена. Я спрошу контур поддержки.
Контур поддержки психологического баланса высказался вполне однозначно, вызеленив в расписании обоих сравнительно незагруженные шесть минут с последующими периодами без ментальных перегрузок. У Амалии это был один из трех ежедневных получасовых физминимумов, у Товарища Пака — перерыв на обед. Общайтесь, ребята, благословляю.
Одно дело — послушать рассказ словами или даже посмотреть кино. Совсем другое — пройти воспоминания полным комплектом ощущений, прикрываясь вдвоем только спасительной дымкой неполноты памяти.
Она не знала и не хотела знать, чем руководствовалось общество, в котором она выросла. Поинтересоваться было можно, но контур был согласен, что эта информация, в общем, лишняя. Короче, то общество решило резко изменить демографический баланс. Дара Циклаури успела купить себе и дочери билеты на световой корабль, бросив на родине мужа и сына, которым политические изменения грозили — пока еще — не настолько острыми последствиями. Но от процедуры принудительного зачатия им увернуться не удалось, в долгий сон обе легли беременными. В отличие от полноценной сингулярности, Левиафан, в котором они жили, не координировал действия своих ветвей и вполне логичное — с точки зрения поддержки демографии — ограничение выезда запоздало (а может быть, ему помешали какие-нибудь иные политические соображения). Амалия помнила только, что много спорила с мамой, какие вещи ей можно взять с собой; помнила обиду на откровенную радость младшего брата, который получал в свое распоряжение комнату и бассейн. Боль от расставания с подружкой, но не имя и не лицо подружки. Недоумение, не успевшее стать страхом, когда их уже с чемоданами перехватили по дороге к аэропорту и задержали на сутки в медицинском центре. Потом тошнота после наркоза, мгновенно постаревшее — почему? — лицо матери, тянущая боль в боку, заклеенная стерильным пластырем дырочка сбоку живота. Подъем, перелеты внутри системы, снова тошнота, ужас от звука захлопнувшейся без всякой подготовки крышки камеры гибернации.
