Коппер вылетел из сортира в трусах, но со спущенными штанами. Окончись эта история другим образом, ему бы это потом непременно потом долго припоминали. У бригадиры глаза на лоб полезли. Зачем Димке дублер?
— Всё закрепить, всем держаться, поднимаю ускорение, — медленнее буркнул капитан и замолчал. У локалки был тоже такой вид, как будто она чем-то занята по горло.
Ну ок, свои инструкции все знали, Коппер, чертыхаясь, водворил штаны на место и тоже кинулся куда ему полагалось.
Тем временем весь объем обмена данными, который было можно технически обеспечить по индивидуальному протоколу, был залит по самые глаза да еще и под большим давлением. Неопытный, но очень рассерженный искусственный интеллект, пользуясь протоколом глубоко непрофессионального контакта майоры Циклаури, швырял вовне, как уголь в топку лопатой всё, что ему было известно о деятельности захватчика.
Коды. Логи захвата. Приказы. Движение всего транспорта в системе. Движение и переговоры, и устные распоряжения биоучастников ситуации. Списки и артикулы грузов. Ему не запрещали информировать майору. Майоре не запрещали общаться с любовником. Ручки вот они.
А еще маленькая недосингулярность держала прямо перед глазами майоры — и ее собеседника — число секунд, через которые она вынуждена будет отправить пакет отчета о текущих событиях вниз.
Когда на счетчике осталось четыре секунды, она свернула передачу данных и оставила людей почти что одних. Дальнейшее развитие событий она себе примерно могла представить, спектр эмоций обоих видела. Отправленных данных достаточно. Есть вещи и поважнее.
Майора Циклаури стояла, откинув голову к стене, и безмятежно, во весь рот, улыбалась.
А пока происходят эти четыре секунды, давайте проявим хотя бы не меньшую деликатность, чем маленький пленный искусственный интеллект и оставим героев наедине, а сами поговорим об отвлеченных вещах.
Я отлично сознаю, что являюсь сама продуктом собственного времени, и что, воспитывая меня на излете титанического социального эксперимента под названием «Советский Союз» моя семья вложила в меня те аттитюды, что были у нее в наличии; и что мои степени свободы, как и у любого из нас, во многом ограничены только пространством конфликта между этими аттитюдами.
Ну, то есть когда папа говорит «белое», мама «красное», а в школе долбят, что «коричневое», то на выходе вы можете выбирать между всеми оттенками розового и добавлять или не добавлять в него теплых оттенков. Но у вас нет варианта сказать «синее». Или этот вариант придется отращивать себе примерно с теми же усилиями и затратами, как третье ухо.
