«Да что же это я! — спохватился Григорий. — Люди ждут фронтовых рассказов бывалого солдата, а я молчу, словно воды в рот набрал!»
Виновато улыбнувшись, обвел взглядом сидящих за столом и ни на одном лице не увидел нетерпения. Видно, все понимали, о чем думал солдат, и терпеливо ждали, стараясь не шелохнуться, чтобы нечаянно не вспугнуть воспоминаний.
— На войне человек учится ненавидеть, — еще чуть помолчав, начал Григорий. — Без ненависти трудно убивать. И именно на войне, больше чем где-либо, человек любит и ценит людей, из кожи лезет вон, чтобы облегчить судьбу товарища. Нужно, так и жизнь отдает за него. Не из газет это, сам видел, сам пережил...
В комнате по-прежнему было тихо.
— На севере, — продолжал Григорий, — мы вместе с штурмовым полком стояли в одном селе. Перезнакомились, передружились, на фронте это быстро делается. Я познакомился с одним капитаном, он почти наш земляк. Попов его фамилия... Они летали тогда на острова в Балтийском море, на бомбежку... А когда домой возвращались, его машину подбили, самого ранило. Он дотянул до суши, попрощался со стрелком и посадил самолет на лес... Носом посадил... Убил себя и спас стрелка... А ведь мог и хвостом ударить по деревьям... Тогда, может, сам спасся... А он стрелка спас! Тот моложе его...
— Или вот еще случай. Нас выбросили между первой и второй линиями обороны немцев. Так одного угораздило повиснуть на дереве. Одно дерево на сто верст, и он повис на нем. Свистопляска поднялась кругом — головы не оторвать от земли. Ребята под огнем все же сняли того, уже раненного. Выжил. А двое так и остались возле дерева...
— А то в госпитале... — больше, наверное, для себя говорил Григорий. — Палата у нас большая была, коек на двадцать. И все тяжелые, лежачие — свет зажечь вечером некому. Через две койки от меня лежал один, мы его «божьим старичком» звали. Он уж и не такой-то старый, лет пятьдесят, может, с хвостиком. Глаза голубые, чистые-чистые, волосы светлые, слегка кудрявые и на щеках ямочки. Ему осколком позвоночник перебило... Врачи прямо сказали, что ходить ему вряд ли придется. Но не было в палате у нас веселее человека, чем этот «божий старичок»! Честное слово! Сколько ребят жизнью ему обязаны! Все видели, что он для других веселится, выдумывает всякие истории, чтобы отвлечь от черных мыслей. А ведь он больше других нуждался в утешении... У нас хоть какие-то надежды еще оставались... Никогда не забуду его! — глухо закончил Григорий.
