...Что бы там ни говорили, все равно страшно расставаться с самолетом, когда до земли не одна сотня метров и ее не видишь, а только угадываешь где-то там, далеко внизу. Да еще все небо исчерчено безобидными на вид светлячками, медленно парящими в тревожной темноте.
Сколько бы раз ни прыгал — столько раз и страшно. Другое дело, что прыгаешь через страх. Когда рванут тебя за плечи туго натянутые стропы, станет немного легче — парашют раскрылся. Хочется кричать, петь, погасить ноющую боль под ложечкой, подбодрить, развеселить самого себя. Но ни петь, ни кричать нельзя. В полной тишине нужно свалиться на врага, как снег на голову, и дать выход ярости, переполнившей тебя.
Недолог век у десантников. Недаром их зовут «мотыльками». Но, видно, крепко поладил с трудным солдатским счастьем Григорий, если три года без малого воевал и лишь царапину получил, когда ночью десантники выбросились на лес.
Болота Финляндии, виноградники Румынии, аккуратно расчерченные квадратики полей Восточной Пруссии хранят на себе следы сапог удачливого солдата Григория Корсакова. Но однажды между ним и солдатским счастьем пробежала черная кошка...
Гитлеровцы зацепились за небольшую речушку в Западной Венгрии. Сброшенный десант сам попал в окружение, трое суток отбивая почти непрерывные атаки гитлеровцев. На четвертые сутки наступила передышка, видимо, фашисты окончательно выдохлись.
Григорий лежал в зарослях прибрежного камыша, наслаждаясь непривычной тишиной.
Когда вот так, неожиданно, вдруг оборвется грохот разрывов, разбойничий посвист мин, надоедливый кашель пулеметов, чувствуешь себя не в своей тарелке. На долю секунды мелькнет радостная мысль: может быть, война кончилась? Но на фронте нельзя верить тишине — она обманчива.
А утро было по-весеннему ласковым и совсем мирным, в поднебесье перекликались жаворонки, с земли им вторили голосистые кузнечики, в реке время от времени раздавался сильный всплеск — гуляла крупная рыба.
«Сейчас бы с удочкой посидеть, — подумал Григорий, — а тут вот держи эту дуру в руках, — покосился он на противотанковое ружье. — Эх, хорошо бы...»
Но что хорошо — этого он ни тогда не договорил, ни после не вспомнил...
Проквакала над головой предназначенная именно Григорию Корсакову мина, шлепнулась в мягкую землю за спиной, и выпустил солдат из рук тяжелый приклад.
«Я ранен, что ли? А почему же не больно?» — только и успел подумать он. И опять на землю упала тишина. На этот раз без жаворонков, без кузнечиков, без всплеска рыбы...
