— Улах, — обратился Лесник к Улаху, сидевшему возле одной из куч вместе со всем своим семейством, — ты принес с собой кларнет?
— Принес, — ответил Улах, показывая пальцем на мешок позади себя, в который он завернул кларнет.
— Хочу, чтоб ты сыграл что-нибудь бодрое, — сказал Лесник. — Что-нибудь для поднятия духа. Умеешь играть марши?
— Умею, — сказал Улах. — Знаю два марша — «Шумит Марица» и «Интернационал».
— «Шумит Марица» забудь! — нахмурился Лесник. — Нам не нужны фашистские марши. Постарайся вообще его забыть!
— Не могу, — отозвался Улах, — я ежели чего выучу, ни в какую не могу забыть!
— Забудешь! — глаза Лесника сверкнули. — А если не забудешь, последуют соответствующие выводы. — Он сделал рукой неопределенный жест, но Улах интуитивно почувствовал, что это будут за выводы, и поспешил заявить:
— Ну, раз ты говоришь, хозяин, наверное, забуду. А ежели не смогу?
— Если не сможешь, все равно забудешь, — уверенно заявил Лесник. — Только посмей его заиграть! И не называй меня «хозяином», это тебе не старые времена! Никакой я не хозяин, ясно?
— Ясно, — отозвался Улах. — Не буду играть «Шумит Марица» и называть тебя хозяином. А сейчас мне играть или чистить кукурузу?
— Чисти кукурузу! — сказал Лесник. — А когда надо будет играть, я подам тебе рукой знак, и ты начнешь «Интернационал».
— Хорошо, — произнес Улах, — как ты подашь мне знак, я сразу заиграю.
Когда Лесник отошел, Улах обменялся взглядами с женой и своими одиннадцатью отпрысками. Чтобы не обидеть и будущее поколение, он бросил ласковый взгляд и на живот жены, где уже оформлялся двенадцатый отпрыск. Жена улыбнулась, широко раздвинув фиолетовые губы и выставив напоказ все зубы, оправленные в белый металл. Зубы сверкнули, а сердце Улаха преисполнилось гордостью. Все чистили кукурузу, время от времени слышались глухие удары початков о кучу.
— Не буду играть «Шумит Марица», — сказал глазами Улах, и все кивнули в знак согласия. — Буду играть то, что мне скажут. Кларнет все может.
— Верно, — подтвердили глазами остальные.
На том, и окончился этот разговор. Семейство Ула-ха углубилось в работу: руки быстро двигались, шуршали желтые сухие листья кукурузы, поблескивали пахнувшие свежестью очищенные початки.
В этот момент дед Стефан затянул хриплым голосом песню. В ней говорилось о том, как один из борцов за свободу подался в лес и заговорил с ним, как лес заплакал, а гайдук шел и рассказывал ему, куда он идет, как будет сражаться с турками, а потом вернется к своей зазнобе, а если не вернется, то пусть его белые кости ищут в лесу. К концу песни дед Стефан до такой степени охрип, что уже не пел, а просто говорил.
