Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 46

— Мать, «Графа Монтекристова» не видала?

— Есть мне когда за графами глядеть, — отвечает мама, постоянно озабоченная и занятая то стряпней, то стиркой. — Чай, из ребятишек который в школу взял. Накажи-ка построже, чтобы на уроках не читали.

Перед тем как ребятам прийти, книга случайно обнаруживается в чулане на столике или в другом месте, где тятенька не догадался поискать.

Там же, под столом, прочитала я и «Манон Леско», и «Плодовитость», и еще несколько книг, до которых мне запрещено было даже дотрагиваться.

Росла я среди ребят, умела не хуже их ловить рыбу, грести, плавать, свистеть и в два и в четыре пальца. И все манеры у меня были мальчишескими, даже на выданье не знала я ни одного секрета женского кокетства: ни пощуриться, ни груди подвязать, чтобы торчком стояли, ни плечиком повести.

В школе всего полторы зимы проучилась. Тятенька решил, что с меня и этого хватит.

— Татьяна рукодельница хорошая, что шить, что вязать. Дома от нее больше пользы будет, — говорил он маме. — А время придет, замуж с ее мастерством и неученую возьмут.

Противиться я не осмелилась, тятенькину волю привыкли законом почитать, но это было для меня первым в жизни настоящим горем. Выплакала его втихомолку, даже маме не жаловалась. Какой толк! В душе она рада, что я буду постоянно с ней.

По утрам с завистью гляжу на ребят, как они собираются в школу. Счастливые! Каждый день новое узнают. И я бы узнавала, не будь девчонкой. На маму подосадуешь: зачем молила, чтобы я девчонкой родилась.

Понемногу острота обиды и горя прошла, в домашние хлопоты втянулась, в рукоделье. Больше всего книжками утешалась. Ребята целыми сумками мне таскали: читай, Танюшка, не горюй, что формулы да теоремы не зубришь.

Читательницей была я неутомимой. Качаю ногой зыбку, вяжу, не глядя, носки кому-нибудь или варежки и читаю. Так, с вязаньем и книжкой, выкачала я Проню и двоих мальчишек, умерших на втором году. Лет с десяти сама стала бегать в библиотеку в Кряжовск. Зимой ни пурги, ни вьюги не побоюсь, только бы сменять книжки. Летом подхвачу весла — и на лодку. Мама поглядит с горки из-под ладони, увидит с ковшик воды у меня под ногами, всполошится:

— Утонешь, худая лодка-то.

Беззаботно кричу ей снизу:

— Отольюсь.

Гребешь, семь верст против течения, умаешься. Библиотекарша, сухая, строгая, неулыбчивая, встречает меня как старую знакомую, успевшую надоесть. В ее глазах за старомодными очками с треугольной пружиной над переносицей замечаю беспокойство. Говорит она мне всегда одну и ту же фразу: