Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 38

Я затопала и со слезами закричала, чтобы не терзал Муську.

— Не трепай за ухи, не она это.

И верно: пошла мама баню топить, гляжу, машет мне и знаки делает, чтоб я тише подходила. За баней, среди лопухов, сидит наш Пушок, моргает розовыми глазами, вот, мол, как я ловко спрятался.

Прожил он у нас с месяц и стал вовсе ручным. Клетку мы изломали. Бегал Пушок где ему вздумается, спал вместе с нами на полу. Пригреется между мной и Володькой и посапывает.

Как-то уговорились, что завтра увезем его на тот берег и отпустим. Процесса линьки решили не ждать: Паня учится, наблюдать ему некогда, а Пушку надо еще до зимы своих отыскать, к лесу привыкнуть.

Проснулась я всех раньше, хочу погладить его, шепотком попричитать, что мы сегодня расстанемся. Пушок уткнулся головой под бок Володьке, длинные задние лапы вытянул, лежит — не шелохнется. Трясу Володьку, ну-ка, мол, рыжий хряк, навалился. Вытаскиваю Пушка, у него и уши повисли, глаза тусклые, мертвые. Уж тут я не шепотом, в голос запричитала, всех на ноги подняла. Витюшка драться налетел на Володьку, хоть тот вдвое и старше его и рослее. Мама вмешалась в перепалку, зря, мол, содомитесь: сонный вроде младенца, какой с него спрос.

Все жалели Пушка. Уложили мы его в картонную коробку и зарыли на возвышеньице за нашим огородом, которое с тех пор и стали звать Заячьей горкой.

Жили мы на отшибе, но разве могло миновать и нас то бурное тревожное время. Вдруг на Гряде всполошно и как-то выжидательно заговорили, что сшибли царя и его место захватили какие-то временные. Ждали, вот-вот кончится война с германцем и легче будет жить. Война не кончалась, житье легче не делалось. Вихрем ворвалось известие — в Питере восстание, идет настоящая революция, переворот всей жизни: большевики встали у власти, Ленин. На Волге все — пароходы, баржи, пристани— стало народным, советским.

Новости, слухи ветром бились в окна нашего дома. Слышим, не хотят прежние хозяева сдаваться, поджигают склады, калечат суда, ежели, мол, не наше, пусть никому не достанется. Тятенька рассказывал, какой оставили после себя разор его бывшие хозяева, лесные промышленники братья Губины.

— Лесопилка — агромаднейшая была! — дымом пустили. На что топоры, пилы, так и те холуям своим приказали в проруби покидать. Пять водяных мельниц было — ни одного постава не уцелело. Добра сгубили… — Тятенька горестно махнул рукой.

Мама возмущалась, как это мужики управы на них, разбойников, не нашли.