Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 112

Попыталась я речь с ней завести о ее будущей работе, не очень ли, мол, трудно придется, дело это мужское — болота мерить, в топях вязнуть.

Сестричка моя обиделась даже.

— А я не смогу? Мы в любом деле мужикам нос утрем. Читала, как Ангелина Паша на тракторе заворачивает? Марина Раскова на самолете? Я сама видела, как в Кряжовске милиционерша пьяного за шиворот тащила. Пусть не зазнаются. Где мужики, там и мы.

— Разница-то есть все-таки?

— С мужиками? Вот это, — она с неудовольствием повела едва наметившейся грудью. — Заглядываются, лапать норовят. И что это я девчонкой уродилась!

Обнимаю ее, глупенькая, мол, несмышленая. Толкую, что великое это счастье девчонкой родиться, стать матерью, своего ребенка к груди прижать.

Слушала она меня с рассеянной усмешкой.

— Ребенка! Еще чего не хватало! И не подумаю.

— Время придет, подумаешь. И о том подумаешь, что для самого главного надо себя беречь.

— Чего это — главное?

— Сказала уж я: матерью быть. Похвальба это, что мы с любым мужицким делом справимся. Зачем с любым-то? Вон мужики якорья со склада в завозню тащат, пудов по семи на каждого. И нам тоже пойти? На другое мы назначены.

Проня разняла мои руки, выпрямилась.

— Отсталый ты элемент. Вроде мамы. И та против равенства.

— Не мы против равенства, природа. Силы-то у нас с мужиками разные. И устроены мы по-разному. Или в контору метишь?

— Приказисткой? — фыркнула Проня. — Сидеть да губы красить? И не думала. Мечта у меня, Таня… Сколько у нас болотищ непролазных, топей, мочажин! Осушить их, и тут хлеба заколосятся, ячмень усами зашевелит, сады зацветут… Знаю, что трудно будет, только… — Она с отчаянной удалью тряхнула головой. — Что раньше времени пугаться!

В Родниках получила от нее с практики письмо. Шутливые уверения, что все хорошо, прекрасная маркиза. «Болото мне досталось — как в сказке: по одну сторону мох, по другую ох. Если бы леший надумал забрести сюда, он бы копыт не вытащил. Вместо лешего таскается прораб. У него семь участков, на самом большом хозяйничает твоя храбрая сестренка. Людей для рытья канав должны присылать мне три колхоза. Каждый день воюю с председателями: где люди? Про меня в деревнях говорят: «Залесова идет людей выколачивать». Мужики сидят у конторы, курят, в дыму чуть маячат, анекдотами тешатся. Ни одного не тронь, у всех справки. Прострелы у них, язвы, грыжи, вывихи… А ржут как жеребцы стоялые. Наберут мне десятка два лупоглазых девчонок, с этой гвардией и шурую. Грязь чалим, как зовут они рытье канав, кусты корчуем. И я тоже, где с лопатой, где с топором. Сапоги на мне длинные, по самы некуда, тяжелые, саженному дяде впору. Ботаю в них, только жижа торфяная брызжет. Гвардия у меня старательная. Комиссия приезжала из области, хвалили нас, премию дали. Мне — красную шерстяную кофту. Теперь я на кумачовый флаг похожа, издали меня видно».