В школе Св. Колумба в моих отношениях с религией наметился разлад, длящийся до сих пор. В католических школах изучают катехизис – маленькую красную книгу, содержание которой надо заучивать наизусть, словно цитатник Мао.
«Кто сотворил тебя?»
«Господь».
«Зачем Господь тебя сотворил?»
«Чтобы знать Его, любить Его и служить Ему».
«По чьему подобию Господь сотворил тебя?»
«По Своему подобию» и так далее.
Из этого напрашивался вывод, что Бог был католиком, а все те, кто таковым не является, не смогут попасть в рай. Следовательно, их надо жалеть и, если это возможно, вернуть в лоно правильной церкви. К счастью, я был ребенком родителей разных конфессий – мама принадлежала к англиканской церкви, а отец – чисто формально – был католиком, поэтому я не мог согласиться с такой постановкой вопроса. Обречь миллионы потерянных душ на вечные страдания только потому, что они не были членами Лиги католических женщин или рыцарями Св. Колумба, казалось верхом высокомерия задолго до того, как я впервые услышал это слово. Концепция чистилища – места, в которое попадают и где должны вечно пребывать несчастные дети, не крещенные в католической, апостольской церкви, пугала меня не меньше, чем понятие ада (в который человек попадал за то, что пропустил одну воскресную службу). Мне вообще не нравилась сама идея вечности, будь то рай или ад. Рай представлялся мне бесконечной скучнейшей службой, на которой не будут присутствовать все, кого я знаю, включая моих собственных родителей, потому что все они будут гореть в аду. Тем не менее я стал алтарным мальчиком, или, как принято говорить в католицизме, министрантом, для того чтобы тоска литургии не казалась такой зеленой. Я как попугай повторял тексты на латыни, практически не понимая их смысл. Уверен, что в этом я был не один. Мне нравились церковные облачения – длинная черная сутана под белым стихарем в будни и красным по воскресениям. По сути, это было настоящее платье. Меня как будущего музыканта привлекали театральность и торжественная помпезность действа.
Но поскольку в то время у меня не было настоящего религиозного переживания, я чувствовал себя обманщиком в обители праведников. Я был неприкаянным и лишним. Однако самые большие проблемы ждали меня на исповеди… Предполагается, что в возрасте семи лет ребенок уже должен отличать добро от зла, но, насколько мне известно, большинство семилетних детей не совершают злодейских поступков. И все же считается, что, стоя на коленях в закрытой будочке-исповедальне и глядя на силуэт священника, сидящего в окошке, затянутом непрозрачной тканью, надо исповедоваться в своих грехах.
