Глава 7
«Дистанция доверия». Длина речевой волны. Адресность звучания
Одно-единственное слово, один кивок человека, внушающего к себе доверие, весит больше иных пространных доводов.
Плутарх
Ну-с, поздравляю – две трети пути пройдено! Но это если вы делаете все необходимые упражнения. Если просто читаете – тоже неплохо, наверняка что-то отложится. Качество речи вашей при этом, как вы понимаете, не изменится, но отношение к коммуникации в целом – изменится однозначно. Более того – изменения эти будут прорастать потихоньку и дальше, даже когда вы забудете, кому эту книгу почитать дали.
Эта глава позволит вам понять (а если хотя бы раз 5–7 сделаете упражнение – то и запомнить физикой своей, и добавить нейрончиков в новую, свежеформирующуюся сеть «о речи»), что разговаривать с собственной поджелудочной железой – значит очень быстро потерять своего слушателя. Равно как и пытаться в большом зале общаться исключительно с «галёркой» – весь остальной зал полезет в гаджеты.
Есть такое понятие – адресность звучания. То есть точное попадание звуком в собеседника, чётко выполняющее свою техническую, действенную задачу: заинтересовать, остановить, зацепить, оттолкнуть, подтянуть поближе… Понимаете? Вот эту задачу и выполняет «длина речевой волны». Чтобы быть действенными, вам необходимо учитывать ваше реальное расстояние до собеседника или то, на каком расстоянии от себя вы его хотите видеть.
Совсем коротко можно это сформулировать таким образом. Когда вам надо докричаться до людей, находящихся от вас на далёком расстоянии (либо сознательно дистанцироваться от собеседника или аудитории) – звучим выше и громче («Ау!!! Э-э-эй, нар-ро-од!!!» или «Настоятельно попрошу вас без выкриков с места – все вопросы, если таковые у вас останутся, вы сможете мне задать по окончании моего выступления!»).
Ах, как же я на жизненном примере познакомилась с этой длиной речевой волны! Сама я родом из рабочего района Москвы Люблино – там жили семьи моих родителей. Жила я там до шести лет, потом были Измайлово, Останкино, другие районы… Но прописана долгое время была там. И вот мне понадобилась какая-то справочка из какого-то заведения по месту моей прописки. Так случилось, что произошло это сразу после моей первой свадьбы – я, счастливая 21-летняя девчонка, радостная новобрачная, дочка московских инженеров, вот уже полтора года как диктор Центрального телевидения, летела по улице Люблино. И вдруг в спину – через скверик, издалека, – такое точное, адресованное настолько безусловно моей спине, что не обернуться я не могла физически, хриплым мужским голосом прилетело: «Наташ!!!» Логическая система включается последней, поэтому я не успела сообразить, что голос незнакомый, да и вряд ли кто в этом районе меня помнит; а полётная, высокая и громкая адресность обращённого явно ко мне этого «Наташ!» была настолько точной, что я восторженно обернулась на оклик. Пьяная компания из четырёх алкашей счастливо заржала – успех того, что меня действительно звали Наташей, явно их окрылил, – и автор оклика, безмерно довольный своим стихотворным талантом, радостно и так же громко, через весь скверик, закончил своё заранее зарифмованное обращение: «Когда дашь?» И вся компания взвыла пьяным хохотом. Мне, взрослой тётке, разменявшей шестой десяток, давно умеющей смотреть на ситуацию со стороны, не относя её к себе лично, до сих пор жалко ту девочку, счастье которой, как яркий воздушный шарик, взорвалось и лопнуло в одно мгновенье, превратившись в грязную тряпочку, от этого очень точно адресно брошенного и, соответственно, точно попавшего в цель: «Наташ!!! Когда дашь?» Больше я на оклики на улице никогда не оборачивалась.
