Я, допустим, был виновен в злоупотреблении слова «можно» на территории казармы. Наказание было придумано без особой фантазии: 20 раз отжаться от пола, ну или 60 раз присесть, при этом держа на вытянутых руках берцы. Упражнения давались мне легко, и я вновь «злоупотреблял» в казармах привычным для меня лексиконом. Было, уже издеваясь, я обращался к сержантам Сергееву или Булаенко:
— Ой, товарищ сержант, а «можно» заняться самоподготовкой? Ну, «можно» или не «можно»?
Те поначалу приходили в бешенство от такой наглости и вручали мне со скрежетом зубов по 60 раз отжимания от пола, а после, улицезрев мою улыбку, аж тряслись от гнева. А вчера они приказали мне выйти из шеренги после очередного «можно» и остальным сказали:
— Вот. Из-за этого солдата вы на ужин сегодня не идёте!
Ну и представьте, сколько недовольных выкриков я услышал. Так и научили меня.
На обед я приготовился много съесть, ведь после него — настоящие трудовые будни: маршировать по 7 часов в день и песни разучивать. И, на минуточку, это ещё обещанной Гриневичем присяги не было; она намечалась лишь через 11 дней.
Ой, а вчера был такой случай: подошёл к старлею Казистому и попросил разрешения не маршировать, ведь берцы уже до мяса обтесали кожу. Странно, но лейтенант разрешил, и я уж даже стал другими глазами смотреть на него. А чуть позже он мне заявляет.
— Рядовой Лавренёв, у нас общие занятия по маршированию!
— Но, товарищ старший лейтенант вы же мне разрешили.
— А, это ты инвалид у нас? Ну ладно, надевай тапки, и иди, маршируй со всеми!
И это только полбеды: построил шеренгу этот старлей и говорит:
— Так! А теперь, все кто в тапках — шаг вперёд!
Вышло 7 человек.
— Вот, ребята! Эти инвалиды уже не могут маршировать! А из-за них вы сегодня не идёте на курилку.
Любви и понимания я не услышал среди нагрянувших выкриков. А во время обеда, как только он рявкнул, чтоб мы начинали приём пищи, я стал очень быстро поглощать содержимое тарелок.
Столик был накрыт на шесть человек, как и на распределительном пункте, но здесь ещё оперативно назначали дежурного по столу, который должен был остальным рассыпать еду из казанов и кастрюль, что находились на краю каждого из столов и торопиться съесть как можно больше, ведь силы здесь понадобятся, как никогда.
Я так увлёкся поглощением пищи, что и вовсе не уследил, как кусок жёсткого мяса попал на больной зуб. На этом и закончил приём пищи, остальные две минуты я тихонько сидел за столом и пытался совладать с безумно-мучительной, импульсной болью.
