Так протянулась пара-тройка недель ожидания суда. Серёжа, к моей радости, стал интересоваться моими появлениями, мне даже показалось, что в его голосе зазвучали нотки сострадания, или просто мой слух это так интерпретировал.
Я приготовилась к самому худшему — к пожизненному заключению. Кажется, смертную казнь отменили. Честно говоря, когда я слушала периодически возникающие дискуссии, возникающие в прессе, они меня так не волновали, как сейчас. Разумеется, серийные маньяки должны быть расстреляны, и сопливая гуманность тут ни к чему. Почему-то, когда я рассуждала об этом абстрактно, во мне было много максимализма и суровой непреклонности.
А вообще, Россию испортили интеллигенты. Именно они, со своим гуманитарным душком, словесным недержанием и маниакальным самокопанием в духе классической литературы девятнадцатого века. Это толерантное отношение ко всему, эта пресловутая демократия (всегда хотелось увидеть этот «народ» в лицо, того, кому принадлежит власть) и привели к тому, что маньяки получают помилование, а «учителя», которые практически зомбируют людей на самоуничтожение, спокойно разгуливают на свободе, и никакие статьи Уголовного кодекса им не «пришить».
Нет, я ни в коем случае не оправдывала своего сына… В тот момент я была готова ко всему, и молила Господа о том, чтобы, несмотря на заслуженное наказание, оно было не столь суровым.
Любой матери жаль своё дитя, пусть и кругом виноватое. Вот такие у меня были мысли, очень похожие на мысли о смирении и покаянии. Вне работы я ничего не читала, кроме молитв, ни с кем не общалась, кроме как по работе, и так прошел почти месяц пребывания Серёжи в КПЗ.
Зарубин был краток. Серёжа пытался остановить сердце путем каких-то специальных дыхательных упражнений.
— Серёжа сейчас в медпункте. Охранник обратил внимание, что он не поворачивается во сне, а лежит в одной позе. Окликнул его. Он и раньше видел, как Ваш сын лежал неподвижно, но с открытыми глазами, видимо, медитировал, но это всегда происходило в пределах часа. Ночью он обычно беспокойно ворочался. А тут лежал совершенно неподвижно. Понятное дело, что кричать ему пришлось минут пять. Вызвал дежурную медсестру, та пульс не смогла нащупать, и удары сердца очень слабые, всего тридцать пять ударов в минуту. В общем, повозились с ним врачи, скажите им спасибо.
Накануне к нему приходила Галицкая и передала записку, содержание которой охранник счел невинным. Что было в записке, спросила я, прикуривая сигарету.
