Когда дело отца окончилось, Николай Николаевич, или «братец Коля», как звали мы его, никуда уже не мог поступить на место, он кончил жизнь нахлебником в семьях своих сестер[137].
Второй сын, Александр, сидевший с отцом в оптовой лавке, был совсем в другом роде, но принес отцу огорчения едва ли не горше и больше первого.
Широкоплечий высокий блондин с румяным лицом и черными бровями и усами (они чернели с помощью фиксатуара) – от него веяло здоровьем, от него пышало жаром откровенного жизненного, но вовсе не жизнерадостного самодовольства. Вот его можно было бы ввести в какую-то из комедий Островского второго периода. Он был холост, и никогда я не слышал, чтоб он искал или для него искали невесту, как для «братца Коли».
Учился он в свое время еще меньше, чем его старший брат, и у него не было ни единой книги, тогда как у «братца Коли» был полный Пушкин в исаковском издании и роман Шеллера-Михайлова «Лес рубят – щепки летят». «Братец Коля» выезжал изредка с сестрами в театр и концерты. «Папаша крестный» (Александр Николаевич был крестным отцом моим и моего младшего брата) предпочитал выезжать каждый вечер один и возвращался поздно ночью. «Братец Коля», подобно отцу, не пил вина или пил его очень мало и редко и не курил. «Папаша крестный» пил много, хотя никогда не видел я его пьяным, и курил толстые крутые папиросы. «Братец Коля» обычно бывал с отцом молчалив и брезгливо-сух; «папаша крестный» бывал с отцом тоже неговорлив, вероятно, считал это ниже своего достоинства, но, когда он снисходил до слов, он бывал с отцом резок, иногда груб до дерзости; это случалось иной раз при приказчиках, при покупателях. Раза два-три это было при мне. У меня все сердце, помню, вздрогнет от обиды за отца, а отец только тихо, с каким-то горестным изумлением взглянет на сына: «Что ты, Саша!» – и отвернется, занявшись каким-нибудь делом. Оба братца считали, что отец не имеет понятия, как нужно вести дело, и мнили себя обиженными, что отец не вверяется их коммерческому руководству. В ценность этого руководства плохо верил не только отец, но и все, кто мог наблюдать дело со стороны.
Старый приказчик отца, знаток дела, Николай Алексеевич Галкин посмотрел-посмотрел да и ушел от отца в другое шелковое дело – Соколиковых. Когда огорченный отец спрашивал его, почему он уходит, проработав с ним столько лет, Галкин отвечал:
– При молодых хозяевах я лишний.
А когда после разорения отца тот же Галкин навестил его, умирающего, старый приказчик признался:
