– Я уж к вам теперь всегда.
– Милости просим.
Отец, не терпя рекламы, избегал всяких «выставок», ручался за каждый вершок ткани, продававшийся у него: всё добротно, всё на совесть, и потому – особенно в розничной лавке – не редки бывали такие сцены.
Роется, роется в товаре покупщица, какая-нибудь чиновница из чванных, и, надув губки, скажет в конце концов приказчику:
– Боюсь, не прочно это. У Шумиловых добротнее.
– Вас давно там, сударыня, ожидают, – вежливо поклонится ей отец и тут же не без лукавства выговорит «мальчику»: – Забыл, что надо отворять дверь, когда покупатели выходят?
Чванная покупательница, онемев от удивления, удалялась в любезно раскрытую перед нею дверь, но случалось иной раз, тут же возвращалась и сквозь зубы просила завернуть ей «пять аршин муслину» – того самого, который только что презрительно забраковала: знала, что добротнее материала вряд ли где найдет за ту же цену.
А иной раз бывало еще проще: барыня рылась, рылась, выбирала, гоняла, гоняла приказчика за товаром по всем полкам – и в конце концов вгоняла его в пот, в краску, в отупение. Отец долго молча смотрит на это гонянье без толку, без смыслу, из одного дамского каприза и наконец коротко прикажет приказчику:
– Уберите от них товар.
Барыня вспыхнет от изумления, метнув на отца негодующий взор. Но отец с полнейшей вежливостью поклонится ей и попросит извинения:
– Сударыня, подходящего для вас материала у нас не имеется. Вы найдете его в другом месте. Имею честь кланяться.
И сам поможет усталому приказчику прибрать с прилавка вороха наваленного товара.
Отец торговал в оптово-розничной лавке не только шелковыми товарами, но и парчой, шедшей на облачение для духовенства.
Завелась эта торговля сама собою. Среди покупателей из провинции – вроде тех, о которых шла речь, – было немало церковных старост и просто ревнителей церковного благолепия. Накупив у отца и подарков для семьи, и товару для лавок, они нередко обращались к нему с просьбой:
– А теперь самое главное: для Божьего дома нужен товарец. На престол одежду сооружаем.
Но, узнав, что отец не торгует парчой, пеняли отцу:
– Что ж ты, Николай Зиновеич! Всякие у тебя шелка да бархаты есть, для бабьего наряда, а для Бога парчи нету. Это непорядок.
Отцу пришлось завести парчу, глазет, рытый бархат для облачения.
И здесь, когда дело шло о выборе величавой – «Божьей одежды» в собор, в монастырь или в сельскую церковь, отец был таким же художником своего дела, как при выборе тканей на суетную одежду человеческую.
