Я уже говорил, что отец отроду не пил вина, и тем самым не про него писано все, что говорится (а как часто и много говорится это!) у Островского, Лескова и Горбунова о купеческих попойках; строгий семьянин – не про него писано и все, что говорится у этих писателей о купеческих кутежах в Марьиной роще, у цыган и в Купавине во время ярмарки.
С покупателями отец хаживал пить чай в трактир к Арсентьичу, но ни в какие рестораны не знал дороги. Наиболее уважаемых и почетных покупателей приглашал к обеду в Плетешки.
Из развлечений отца помню одно: игру в карты, но это была спокойная игра в рамс и в преферанс дома с почтенными пожилыми людьми или в таких же семейных домах, игра по маленькой, по самой маленькой, не причинявшая никому никаких беспокойств. Отец отродясь не бывал ни на скачках, ни на бегах и ни копейки не потратил на тотализатор.
Проще сказать, он не был ни мокрый, ни сухой пьяница.
Курить он стал уже не в молодых годах, курил немного, дорогие тонкие папиросы «Дюшес» фирмы Комова[130]. Это были скорее папиросы для дам, чем для мужчин. Их же курила мама.
Я не получил от отца никакого денежного наследства, но не получил зато и тяги к вину по наследству; не заразился ни страстью к табаку, ни к картам.
Родительская власть чувствовалась в нашем доме, но произвол родителя-самодура со знаменитым «Чего моя нога хочет!» в нашем доме полностью отсутствовал.
Не было этого произвола и там, где отец был не родителем, а просто купцом: в «молодцовской», в «городе», в лавке. Там отец также жил и действовал не «по Островскому».
Бывать с отцом в оптово-розничной лавке в Богоявленском переулке, между Никольской и Ильинкой, было для меня большим счастьем и, как сейчас я думаю, еще большим счастьем было видеть отца за делом.
Отец любил это дело и этой любовью влек меня к нему.
У отца было две лавки в городе. Одна на Ильинке, возле церкви Николы «Большой Крест», была розничная, с большим выбором всяких тканей, от ситца до бархата, от ярославского льняного полотна до английского шевиота. Но в эту лавку отец ежедневно только наезжал на полчаса: в ней посажен был за главного старший сын Николай Николаевич.
Вторая, главная лавка была оптово-розничная в Богоявленском переулке. Там пребывал сам отец. В ней не было ни ситцу, ни шерстяного товару, в ней были только шелк и парча.
Убранство лавок было одинаково: высокие шкафы со «штуками» материй в обложках из желтого картона и с картонными же ящиками для шалей, платков и полушалков, шелковых и шерсть с шелком; длинные дубовые прилавки. В оптовой лавке была конторка, за которой орудовал с торговыми книгами второй сынок, Александр Николаевич. В дальнем конце обширной лавки было отгорожено небольшое отдельное помещеньице с дубовым столом, за которым сидел сам отец. Все освещалось лампами-молниями. В полутемном помещеньице отца лампа горела весь день. Под лавкой был подвал, где хранился нераспакованный товар и где «мальчики» паковали в лубяные коробы товар, посылаемый в провинцию, и накладывали на него пломбы.
