. Здесь заложена элементарная матрица гегелевского диалектического процесса: внешнее противостояние (между законом и его криминальным нарушением) превращается в противостояние внутреннее относительно самой трансгрессии, между частными трансгрессиями и абсолютной трансгрессией, предстающей ее противоположностью, всеобщим законом. Это ясно показал Рихард Вагнер, который в наброске к спектаклю «Иисус из Назарета», написанном между концом 1848-го и началом 1849-го, приписывает Иисусу ряд альтернативных дополнений к заповедям:
Заповедь гласит: не возжелай жены ближнего своего! Но я говорю вам: не женитесь без любви. Брак без любви нарушен так скоро, как скреплен, и посватавшийся без любви уже нарушил брак. Если вы следуете моей заповеди, как можете вы нарушить ее, ведь она повелит вам делать так, как желают ваша душа и сердце? Но там, где вы женитесь без любви, вы связываете себя вопреки любви Бога, и в вашей женитьбе грешите вы против Бога, и этот грех вымещается тем, что вы затем идете против закона человечьего, нарушая брачный обет[71].
Истинной изменой является не совокупление вне брака, но совокупление в браке без любви: обыкновенный адюльтер просто нарушает Закон извне, тогда как брак без любви разрушает его изнутри, оборачивая букву Закона против его духа. Парафразируя Брехта: что такое простой адюльтер по сравнению с (тем, подразумеваемым) браком без любви! Основное утверждение Вагнера «брак – это адюльтер» не случайно повторяет девиз анархиста Пьера-Жоржа Прудона, что «собственность – это кража» – в бурные революционные времена 1848-го Вагнер был не только фейербахианцем, воспевающим половую любовь[72], но также и прудонианским революционером, требующим упразднения собственности, так что совершенно неудивительно, что позднее в тексте пьесы Вагнер приписывает Иисусу прудонианское дополнение к «Не укради»:
Вот тоже достойная заповедь: не укради, не возжелай богатства ближнего своего. Кто против нее идет, грешит, но я охраню вас от этого греха, научив вас: возлюби ближнего своего, как самого себя, что также значит: не возымей для себя богатства, так как ты крадешь у своего ближнего и ввергаешь его в голод. Ибо когда у тебя есть богатство, защищаемое законом человеческим, ты побуждаешь ближнего твоего на грех против закона[73].
Грех – в переходе от искажения понятия к искажению, конститутивному относительно понятия: от кражи как искажения («отрицания», неуважения) собственности к краже как вписанной в само понятие собственности (ни у кого нет права полностью обладать средствами производства, их природа по сути коллективна, и каждое утверждение разряда «это мое» неправомерно). Как мы только что рассмотрели, то же самое применимо к преступлению и закону, к переходу от преступления как искажения («отрицания») закона к преступлению как поддерживающему сам закон, т. е. к идее самого закона как преступлению, возведенному на уровень всеобщего. Следует заметить, что объемлющее объединение двух противопоставленных понятий (собственности и кражи, закона и преступления) является «низшим», «трансгрессивным»: преступление не является моментом самоассимиляции закона (а кража – моментом самоассимиляции собственности); сам закон – подвид преступления, а именно самоотносящееся отрицание преступления (так же как собственность – самоотносящееся отрицание кражи).
