— Привет, Яша. Как дела? — спросил он.
— Всё в порядке. Проходите вперёд, я первый в очереди. Лёня, Фима, несите вещи сюда.
— Предъявите билеты, молодой человек, — услышал он рядом зычный голос проводника.
— Вот, пожалуйста, три билета до Чопа, а вот квитанция на багаж. Я вам их ещё в Москве показывал. — Яков стоял, прижатый к нему напирающей толпой.
— А я не обязан всё помнить. Проходите, кто следующий, — забубнил тот, в то время как друзья с чемоданами, а вслед за ними мама и папа с сумками и чемоданчиками поменьше уже поднимались по высоким ступенькам.
Когда вещи были размещены в купе, Яков, протиснувшись через вереницу гомонящих, возбуждённых людей, вышел из вагона. К нему тянулись, его обнимали, целовали и напутствовали родственники, знакомые и шапочно знакомые люди. Он улыбался и благодарил, обещая исполнить их самые искренние надежды и ожидания. Потом обнялся с друзьями и поспешил к поезду, предупредительно дёрнувшемуся и гулко ударившему рессорами.
Илья Зиновьевич и Ребекка Соломоновна устало прилегли на нижних полках, вытянув натруженные за последние дни ноги и руки.
— Расскажи-ка, Яша, как провёл время в Москве, — попросил отец.
— Хорошо, папа, Наум и Леонид вам привет передают. Я сказал, что мы им оформим гостевые, когда устроимся и обживёмся.
— Правильно, пусть приедут, а потом решат, уезжать или нет, — резонно заметил Илья Зиновьевич. — Вот и закончилась первая половина жизни. Вчера были на Байковой горе, попрощались с родителями. Нашли добрую женщину, которая будет ухаживать за могилами.
Вечер и ночь поезд шёл на запад, стуча колёсами на стыках рельс. В Чопе вынесли чемоданы и сумки на платформу — нужно было перебираться на другой поезд. Здесь уже ждали Алик с женой, родственники Ребекки Соломоновны, приехавшие проводить их из Львова; они с детьми тоже собирались эмигрировать в Израиль. Бодрые таможенники открыли было чемоданы для осмотра, но потом спохватились, сообразив, что в вещах закоренелых интеллигентов рыться бессмысленно. Пока приводили в порядок разворошённые чемоданы и взмыленные бежали по полутёмной платформе, объявили отправление. Поезд уже тронулся, и за окном замелькали редкие фонари и окна спящих на запасных путях вагонов, когда они вошли в прохладное пустое купе. Опять, как и в Киеве, вещи разместили в багажном отсеке наверху, и Илья и Ребекка тотчас уснули. Яков, забравшись на верхнюю полку, ещё долго всматривался в набегающую с запада ночь, однообразие которой нарушалось лишь выхватываемыми из небытия бледными глазницами окон откосами, кустарниками и деревьями у дороги и полосками подслеповатого неба над театрально движущимися назад тёмными очертаниями гор. Но рассвет победно наступал с востока, освещая Карпаты первыми всполохами наступающего утра. Сиротливо и как-то обыденно мелькнул пограничный столб с едва различимым посеребрённым гербом некогда великой державы. То, что символизировало незыблемый железный занавес, оказалось жалким подкрашенным куском бетона. Яков попытался представить себе всю границу огромной страны, но воображения его хватило только на ничтожный её кусочек, и он сразу осознал безнадёжность этого занятия. Для него было очевидно, что не тысячи тонн цемента и металла, а невиданная в истории машина насилия и подавления являлась настоящим занавесом, на многие десятилетия отгородившим страну от внешнего, живущего по другим законам мира. Время от времени в периоды ослабления или смены власти занавес этот приоткрывался, давая возможность вырваться на свободу тем, для кого Советский Союз был или мог оказаться тюрьмой или могилой. Миллионы покинули её в первые годы после революции, образовав невиданную прежде диаспору. Среди них были знатные и безродные, знаменитые и никому не известные, богатые и неимущие. Но они являлись частью беспощадно уничтоженного прошлого, частью не самой худшей, а культурнейшей и образованнейшей. Ещё никому не удалось оценить необъятность того материального и духовного вклада, который внесла эта мощная человеческая река в океан современной западной цивилизации. Тоталитарный режим жестоко подавлял свободу, гоня из страны сотни тысяч своих инакомыслящих граждан, и волны эмиграции последних десятилетий щедро обогатили передовые страны Европы и Америки беспокойными и ищущими себе лучшего применения еврейскими умами.
