Когда утро насунуло бейсболку практически на глаза – стало еще хуже. И Лада начала оглядываться по сторонам. Ее тяжелое вечернее платье отдавало затхлостью. С подола свисал чей-то волос, накрученный на спиральные бигуди. Она его подцепила с пола оперного театра и принесла домой. Туфли с каплями вчерашнего, плохо подсушенного, дождя валялись в прихожей. Когда она стала под душ – из нее стала подтекать чужая сперма. Другого цвета и формы. Ей стало дурно. Они не предохранялись. У нее может родиться усатый ребенок.
Все тело стало радаром с высунутыми в разные стороны антенками. Они шевелились и нашептывали прямо в ухо: «…посмотри, у тебя стала чувствительнее грудь и соски болезненно реагируют на мыло… И больше она… Словно разнеслась, как дрожжевое тесто. И тошнит тебя… И вчера тошнило… И позавчера…»
…Когда воспаленный мозг ей это диктовал – у ребенка уже появилось несколько крошечных кровеносных сосудов и начало формироваться сердце…
Как и раньше, на рассвете комнату резал пополам солнечный луч. Как ножом балисонг. Только теперь в нем было что-то агрессивное. По нему слетали кривоногие муравьи и в потоке не могли удержаться даже бабочки «Князь тьмы» с крыльями, похожими на змеиные головы. Потом его крест-накрест черкал второй, третий, восьмой. Они накладывались на предыдущие, толкались, создавая узор замысловатой сигнализации. И Лада убеждала себя, что все кончено. Все рассыпалось, как разорванное жемчужное ожерелье. И стало понятно, что все жемчужины ей уже не собрать. Одна-две обязательно останутся за диваном.
Текли одинаковые дни. Лада носила в себе боль. Как гранату. Каждый день она взрывалась неожиданной истерикой. А потом опять переходила в режим замедленного действия. Она срывалась из-за майонеза, который оказался не той жирности, из-за новых чулок, на которых во время примерки сползла петля. И даже от того, что у соседей неестественно тихо за кирпичами. Словно они там все померли одним днем.
Боль не вынималась из груди ни на секунду. С ней она чистила зубы, тонировала волосы в салоне и просматривала письма. Хотелось выложить ее хоть на несколько минут, бережно усадить в кресло и отдохнуть. Спокойно съесть кусочек ананаса. Выпить кофе и чай, сложенный пополам. Но боль не вынималась и не принимала анестезию. Она сидела плотно, надув от важности щеки. Иногда у нее были не побриты ноги, и она жестоко ее колола. Часто она выглядела неопрятной с обкусанными ногтями. Такие руки до крови расцарапывали ей грудь.
