. В то время как осуждение за уголовное преступление влекло поражение в правах состояния, осуждение за ростовщичество не предусматривало утраты сословных и гражданских прав, тюремного заключения или ссылки, недвусмысленно демонстрируя, что закон относится к ростовщичеству как к одному из самых безобидных преступлений. Таким образом, подход к регулированию частного кредитования в России в целом не отличался какой-либо особенной жесткостью и не имел никаких принципиальных отличий по сравнению с важнейшими западными правовыми системами.
В первой половине XIX века моральная и религиозная неприязнь к ростовщичеству все же существовала, и высшие чиновники полагали, что частное кредитование относилось к сфере государственных интересов; вместе с тем задолго до реформ 1860-х и 1870-х годов законы определенно двигались к постепенному ослаблению ограничений. Хотя российской правовой системе были присущи свои особенности, рассматриваемые в этой книге, законодательные ограничения ростовщичества не выходили за рамки опыта, типичного для стран Запада, и их нельзя интерпретировать как препятствия для развития капитализма в России, подобно тому как это зачастую приписывают эволюции корпоративного права[159].
Иллюстрацией к этим конкурировавшим политическим соображениям служат необычайно хорошо документированные злоключения одного персонажа, который привлек к себе внимание властей в марте 1859 года. Эти злоключения начались, когда всесильный шеф жандармов и глава Третьего отделения князь Василий Долгоруков получил прошение от престарелого генерал-лейтенанта Николая Александровича Бутурлина (1801–1867), заслуженного участника Польской и Турецкой кампаний и члена Военного совета империи. Бутурлин жаловался на то, что два года назад его сын (также Николай), в то время служивший в Петербурге в элитарном Кавалергардском полку, стал жертвой шайки мошенников, наживавшихся за счет молодых людей из богатых семей, поощряя их привычку к роскошной жизни и одалживая им небольшие суммы денег, в обмен на которые брали с них долговые расписки на непомерные суммы. Молодой Бутурлин получал от отца всего 6 тыс. рублей в год: это было совсем немного с учетом расходов, ожидавшихся от человека его положения, и потому он едва ли мог прожить без долгов[160].
В качестве участников предполагаемой шайки ростовщиков назывались два купца – Гаврила Миронов (бывший крестьянин) и Александр Липгардт, сапожник Иван Гозе и отставной чиновник Василий Честноков. Совместно они получили от Бутурлина долговых расписок на впечатляющую сумму 280 тыс. рублей серебром. По причине намного более высокого статуса Честнокова по сравнению с другими его сообщниками – он имел чин коллежского асессора, что соответствовало армейскому майору, – именно на него в первую очередь жаловался генерал Бутурлин и именно он стал главным фигурантом последующего расследования. Главное обвинение заключалось даже не в том, что Честноков в реальности не выдавал таких денег молодому человеку, а в том, что он воспользовался неопытностью младшего Бутурлина и заставил его написать три письма, в которых тот признавался в нескольких уголовных преступлениях. Честноков якобы пошел на этот шаг, чтобы получить дополнительный рычаг воздействия на должника, поскольку он, несомненно, понимал, что в случае конфликта с такими влиятельными людьми, как Бутурлины, обычные законные каналы будут менее эффективны, чем угроза для их чести и репутации. В первом письме молодой человек попросил Честнокова о займе, заявив, что выступает в качестве законного представителя своего отца, имея поручение приобрести некое имение, и для этого ему якобы было нужно поскорее раздобыть денег. Впоследствии Честноков утверждал, что был уверен, будто давал ссуду для самого генерала Бутурлина, а вовсе не для его беспутного сына. Во втором письме молодой человек признавался, что он солгал и вовсе не выступал от имени своего отца, а использовал полученную ссуду для оплаты своих прежних долгов; в третьем письме он также признавался, что ранее обманул Честнокова, когда утверждал, что ему уже исполнился 21 год. Это было важно, поскольку в России лицам, не достигшим этого возраста, было строго запрещено заключать любые имущественные сделки, в том числе выдавать и получать займы без согласия опекунов.
